И опять Пожарский

— Нет, Фёдор Фёдорович, беда у тебя, и, наоборот, я пришёл тебе помочь. — Пётр Дмитриевич хитро улыбнулся.

— Какая же это беда у меня, что я про неё и не знаю? — тоже улыбнулся, поддерживая игру, Пронин.

— А беда у тебя такая, Фёдор Фёдорович, что попрятали купцы деньги в сундуки и боятся их оттуда доставать. Война ведь и разбой кругом. Только война на днях кончилась. Замирился государь с ляхами на четырнадцать с половиной лет. Пришлось, правда, Смоленск с прочими мелкими городками ляхам уступить. Но ничего. Это временно. Я вот подрасту, и Смоленск мне ляхи сами отдадут, да ещё половину Речи Посполитой, только чтобы я другую половину не трогал, — снова невесело улыбнулся князь, показывая, что шутит.

А у Лукаша Донича от этих слов мороз по коже прошёл. Не шутит княжич. Так и будет. Пресвятая Богородица, как хорошо, что он, Лукаш, оказался среди друзей этого подростка, а не среди врагов.

— Вот и надумал я провести встречу одну с твоей помощью, что и тебе на пользу будет, — продолжал меж тем Пожарский.

— Что же за встречу ты затеял, Пётр Дмитриевич? — заинтересовался государев дьяк.

— Хочу я, Фёдор Фёдорович, чтобы пригласил ты завтра, после обеда и отдыха, гостей торговых, которые побогаче, и дьяков с подьячими, какие с купцами дела ведут, — предложил Пётр.

— И о чем ты с ними говорить хочешь? — понял Пронин.

— Вот смотри, Фёдор Фёдорович, я тут диковин разных, сделанных моими людишками, принёс, хочу, чтобы купцы их увидели и заказ мне сделали. Я продам, пятину заплачу. Они продадут, заплатят. Так казна и наполнится у государя. И мне хорошо, и тебе почёт от царя-батюшки.

С этими словами Пожарский вытащил на стол сначала два горшочка расписных с маслом сладким, потом последовали две пары валенок расписных, за которыми гонялся сейчас весь город. На этом первая корзинка опустела, и Пётр стал извлекать вещи из второй. Первыми на стол легли десять листов бумаги невиданной доселе ни дьяком, ни ювелиром белизны. Это было очередное чудо. Пётр взял аккуратно один листок и поднёс его поближе к свече. На бумаге появились прозрачные буквы, сложившиеся в два слова: «Пурецкая волость». Княжич убрал лист от огня, и буквы исчезли.

— Не колдовство ли это, отрок? — нахмурился государев дьяк.

— Вся бумага освящена настоятелем нашим, отцом Матвеем, вот о том грамотка. — Пётр достал исписанный ровным почерком ещё один лист бумаги. Внизу была печать с крестом.

— Как же сделано сие? — Пронин недоверчиво поднёс исписанный лист к свече. Буквы проявились.

— Если я расскажу этот секрет, то все станут так делать, а я лишусь прибыли.

Между тем Пожарский продолжал доставать из второй корзины диковины. Теперь настала очередь тарелок сетчатых и чудесным образом расписанных. Тарелки казались такими хрупкими, что их страшно было брать в руки. Княжич взял такую тарелку, поднял невысоко над столом и уронил. Диковина упала на стол с лёгким звоном и не разбилась.

— Они, конечно, бьются, но любая посуда ведь бьётся.

И напоследок на стол легли две перьевые ручки и чернильница-непроливайка.

— Это, Фёдор Фёдорович, — княжич взял одну ручку и снял с пера колпачок, — заменитель гусиного пера. Называется эта диковина перьевой ручкой. Писать ею гораздо удобней. — Пётр обмакнул перо в чернильницу и вывел на сверкающем белизной верхнем листе бумаги два слова: «Пурецкая волость».

— Попробуй сам, Фёдор Фёдорович! — И княжич протянул Пронину одну из лучших ручек, сделанных ювелиром, с золотым пером и гранёным лалом в лапе орла на колпачке.

Государев дьяк взял ручку дрожащими руками, затем обмакнул в странную чернильницу и пониже первой надписи вывел: «Нижегородская губерния».

— Зачинять эти ручки не надо никогда. Иногда только промывать, лучше хлебным вином, — продолжал Пожарский.

— Хитрая это придумка, Пётр Дмитриевич. — Дьяк осмотрел внимательно одну ручку, потом вторую. Эта была с серебряным пером и без каких-либо украшений.

— Это всё образцы, Фёдор Фёдорович, и по окончании разговора с купцами и дьяками останутся они у вас — подарок мой на Рождество Христово. Чуть-чуть не успел только.

— Боюсь я, Пётр Дмитриевич, прогневать Господа, приняв такие подарки. У государя чай таких диковин нет, — бережно положил золотую ручку на стол Пронин.

— Государю я тоже готовлю подарки. Только нельзя, чтобы подарки мои раньше купцов в Москве оказались. Прознают в немецкой слободе, и лишусь я части прибыли.

— Добро, княжич, соберу я завтра побольше купцов. И не только самых тороватых. Много соберу. А хватит ли у тебя на всех товара? — Дьяк представил, сколько казна с этой сделки поимеет пятины.

— Надо не так ставить вопрос, Фёдор Фёдорович. А хватит ли у нижегородского купечества денег на все мои диковины? Не дешёвые это вещи. Представь, сколько сия ручка стоить может… — Пётр кивнул на ручку с гранёным лалом.

— Да, вещица цены огромной, поди, и у англицкого короля такой нет. — Дьяк бережно поднял ручку и прочитал на деревянной палочке сбоку: «Пурецкая волость».

— Ты, Фёдор Фёдорович, первый во всём мире владелец перьевой ручки, нету ещё их ни у кого.