И опять Пожарский

Событие сорок девятое

Петер Шваб, книгопечатник из Нижнего Новгорода, переводил письма княжича и не верил в то, что узнавал из них. Особенно его поразили эти мелкие животные.

В специальные конверты для всех троих корреспондентов был предусмотрено помещён ещё один, маленький, с вложенной в него перьевой ручкой. Ручка была простенькой, без всяких украшений, и изготовлена из серебра. В маленький конвертик вкладывалась записка, что эта вещица является заменителем гусиного пера. Петер сам недавно получил от Петра Пожарского такой же прибор с золотым пером, но украшенный самоцветом.

Шваб не удержался и спросил у княжича, почему этим великим учёным и великому живописцу в дар отправлены простенькие ручки, а ему вручили такую дорогую, достойную монархов.

— Очень просто. Вы для Пурецкой волости сделали много полезного и ещё сделаете, а эти господа даже неизвестно, приедут ли, — ответил Пётр Дмитриевич.

Действительно, книгопечатник закончил обе азбуки. Он выдал княжичу по сто экземпляров каждой книги и признался, что оставил себе по десять экземпляров.

— В школе дети со временем порвут и испачкают эти книги, а данные шедевры должны сохраниться в веках, — пояснил свои действия книгопечатник.

Он действительно так считал. Книги были напечатаны на такой гладкой и белой бумаге, что её было страшно брать в работу. Вдруг случайно испачкается? А картинки к каждой букве, которые были вручную нарисованы иконописцами на всех двухстах экземплярах?.. Узнав о припрятанных экземплярах, княжич приказал разрисовать и их. Эти картинки так упрощали понимание, что самый тёмный и отсталый крестьянин выучил бы азбуку за седмицу.

Азбука, которая была написана на усовершенствованном Пожарским алфавите, поражала своей продуманностью. Петер осознал, что Кирилл и Мефодий действительно всё усложнили и запутали. Как легко будет учиться писать и читать по этой «пожарской азбуке».

Вчера вместе с письмами княжич принёс десяток мелко исписанных листов своей чудесной бумаги. Петер прочитал первую страницу и ахнул. Это были стихи. Они были написаны в разных манерах и на разные темы, от любви до войны, но их объединяло одно: каждое стихотворение было шедевром.

— Нужно будет издать это таким же тиражом, чтобы было что читать, когда дети выучатся грамоте.

— Пётр Дмитриевич, а правда ли то, что вы написали Рубенсу про мелких животных? — не выдержав, спросил Шваб.

— Конечно, правда.

— Можно ли и мне с семьёй перебраться на постоянное жительство в Вершилово? — Петер уже был наслышан про чудные вещи, там происходящие.

— Обязательно, Петер, только нужно будет сначала построить большую книгопечатную фабрику с механическими станками и лабораторией по приготовлению красок. Это у меня запланировано на лето. Вот осенью и переедете.

Событие пятидесятое

Пётр Пожарский поехал отдать жене одноухого Фомы Андронова Лизавете серьги. Нужно хоть этим компенсировать женщине все беды, что от мужа хапнула.

Во дворе у Фомы была идеальная чистота, в коровнике и конюшне — не хуже. Хозяева, видимо, были в доме и княжича не видели.

Поднимаясь на крыльцо, Пётр увидел, что ручка у двери резная, а прямо на двери вырезана ветка с сидящей на ней птицей. Неплохо. Кто же это мастерит?

Семейство Фоминых обедало. Увидев княжича, они подхватились из-за стола и там же, бухнувшись на колени, поползли к Пожарскому.

— Не губи, князь-батюшка, я ведь с того денёчка и не думаю больше о вине хлебном и мёде. Сходил к травницам и только отвары лечебные теперь пью! — голосил Фома, и просто ревела в голос Лизавета.

— А ну, встать и прекратить реветь! — заорал на парочку княжич, видя, что и двое детей тоже начали в голос плакать и конца этому всему не будет.

— Не губи, князь-батюшка, — ещё раз просипел Фома.

— Так, сели быстро за стол и детей успокоили! — снова повысил голос Пожарский.

Через пару минут порядок был восстановлен, и можно было приступать к награждению непричастных.

— Лизавета, скажи честно, часто ли тебя муж поколачивал? — Пожарский постарался улыбнуться женщине как можно дружелюбнее.

— Так когда заслуживаю, тогда и учит, — потупилась хозяйка.

— Давай сделаем вот что… — Княжич достал завёрнутые в тряпицу серьги и протянул Лизавете. — Женщин бить нельзя, и Фома это теперь понимает. Он попросил меня перед тобой за него извиниться и подарочек сделать. И ещё он обещает, что пальцем больше тебя не тронет, а будет всю оставшуюся жизнь беречь и любить. Правда ведь, Фома?

Андронов побледнел, как полотно, и еле слышно пробулькал:

— Вестимо.

— Ну и хорошо. Открывай, Лиза, подарок мужнин. — И Пётр указал на тряпицу.

Лизавета дрожащими пальцами развернула тряпочку, и на столе оказалась пара золотых серёг. Да каких! Ювелиры не пожадничали.

Немая сцена, как всегда, закончилась ползаньем на коленях и целованием валенок. Еле-еле удалось опять успокоить супругов.

— А скажи, Фома, кто вам дверь разукрасил? — вспомнил Пётр.

— Дак я, князь-батюшка. Меня отец ещё в детстве научил фигурки разны из дерева ладить…