И.П.Павлов PRO ET CONTRA

Весь род Павловых отличался физической силой, и Иван Пет рович также унаследовал ее. Играющие делились на «отцов» и «детей». «Отцами» называлась партия более пожилых игроков во главе с Павловым, «детьми» — молодежь, гимназисты, сту денты. Силы этих партий были приблизительно равные, а потому каждой стороной велся учет выигранных и проигранных партий. Иван Петрович живо реагировал на ход игры, удачный удар приводил его в восторг, а за промазанные удары от него жестоко доставалось неудачникам.

Во время игры завязывался разговор на научные темы или по вопросам искусства, и для молодежи это была своеобразная ака демия, дававшая очень много для интеллектуального развития. Так, здесь обсуждалась и подвергалась критике книга Тэна, ко торую Павлов прочитал с большим интересом и удовольствием. Будучи в Мадриде, Иван Петрович рассматривал рисунки Гойи и вспоминал о них с восторгом.

М. В. НЕСТЕРОВ И. П. Павлов и мои портреты с него

Еще в 1929 г. А. Н. Северцев, Ю. М. Шокальский, А. А. Бор зов начали поговаривать о том, что мне следует написать порт рет И. П. Павлова.

О Павлове я знал давно, знал его приятелейсослуживцев по Военномедицинской академии. В последние лет 10—15 имя Ивана Петровича, его исключительное положение, его «линия поведения» в науке и в жизни становились «легендарными»… быль и небылицы переплетались, кружились вокруг него. И вот с этогото легендарного человека мне предлагают написать порт рет; «нас сватают». Показывают мне его портреты, приложен ные к его сочинениям. Я смотрю и не нахожу ничего такого, что бы меня пленило, раззадорило. Типичное лицо ученого, профес сора, либо благообразное, даже красивое и только. Я не вижу в нем признаков чрезвычайных, манящих, волнующих мое воображение... и это меня расхолаживает.

Лицо Льва Толстого объясняют мне великолепные портреты Крамского, Ге, наконец, я знаю, я восхищаюсь с давних пор «Войной и миром», «Анной Карениной». Так было до моего зна комства с Толстым, познакомившись, я увидел еще многое, что ускользало от тех, кто писал с него, ускользнуло и от меня, хотя я и успел взять от него то, что мне было нужно для моих целей, для картины, и мой портрет не был портретом, а был большим этюдом для определенной цели.

Знал я Д. И. Менделеева, лицо его характерно, незабываемо; оно было благодарным материалом для художника. Из портре тов Павлова я ничего такого усмотреть не мог, это меня обеску раживало, и я, не считая себя опытным портретистом, не решался браться не за свое дело и упорно отклонял «сватовство». Однако «сваты» не унимались. После одной из сессий Академии наук Северцев сообщил мне, что со стороны Павлова препятствий И. П. Павлов и мои портреты с него 527 не имеется, он якобы согласился позировать мне. Дело остается за мной, и я через какоето время набрался храбрости, дал свое согласие поехать в Ленинград, познакомиться с Павловым, а там де будет видно.

Было лето 1930 г., июль. Я отправился в путь, остановился в Европейской гостинице, позвонил к Павловым, меня пригласили в 5 час. к обеду. Еду на Васильевский остров, знакомый мне с юношеских академических лет. Вот дом Академии наук на углу 7й линии, на этой улице когдато давнымдавно я поселился с приятелем, приехав из Москвы в Питер искать счастья в Акаде мии художеств.

Вхожу по старинной лестнице николаевских времен, звоню, открывают. Меня встречает небольшого роста, полная, приветли вая, несколько старомодная старушка — это жена Ивана Петро вича, Серафима Васильевна, более 50 лет бывшая умным, пре данным спутником жизни, другом его. Не успел я осмотреться, сказать несколько слов, ответить на приветствие супруги Ивана Петровича, как совершенно неожиданно, с какойто стремитель ностью, прихрамывая на одну ногу и громко говоря, появился откудато слева, из-за угла, из-за рояля, сам «легендарный чело век». Всего, чего угодно, а такого «выхода» я не ожидал. Поздо ровались, и я вдруг почувствовал, что с этим необычайным человеком я век был знаком. Целый вихрь слов, жестов неслись, опережая друг друга. Более яркой особы я и представить себе не мог. Я был сразу им покорен, покорен навсегда.

Иван Петрович ни капельки не был похож на те «официаль ные» снимки, что я видел, и писание портрета тут же мысленно было решено. Иван Петрович был донельзя самобытен, непосред ствен. Этот старик был «сам по себе», и это «сам по себе» было настолько чарующе, что я позабыл о том, что я не портретист, во мне исчез страх перед неудачей, проснулся художник, заглу шивший все, осталась лишь неутолимая жажда написать этого дивного старика.