И пели птицы...

Элизабет расчистила на столе место и взялась за телефонную трубку. Ей нужно было организовать совещание, посетить склад тканей, договориться с заказчиками. Когда в 1935-м Эрик приехал сюда из Австрии, он оставил в Вене расстроенных клиентов, готовых хорошо платить за его экстравагантные модели. Ирен он нанял как швею, но затем силы Эрика пошли на убыль, и он стал все в большей мере полагаться на нее. Элизабет присоединилась к ним пятнадцать лет назад, когда их книга заказов начала оскудевать. Потребовалось немалое время, чтобы остановить соскальзывание по наклонной плоскости, но затем компания начала быстро расти, в ее правлении в Эпсоме работало пятнадцать человек, и даже экономический кризис оказался ей нипочем. Конечно, инфляция отъедала часть прибыли еще до того, как та поступала на банковские счета: совсем как в Веймаре, говорил Эрик. Он уже ни во что не верил, даже в успех; вдохновение покидало его все чаще, и большую часть самых удачных моделей создавали ныне нанятые Элизабет молодые модельеры.

Наступило время обеденного перерыва. Они заперли ателье и направились в кафе Лукки.

— Сегодня очень хорошая лазанья, — сказал Лукка, постукивая по своему блокнотику короткой и толстой шариковой ручкой букмекера.

— Прекрасно, — откликнулась Элизабет. — Возьму лазанью.

— Очень правильный выбор, синьора, — сказал Лукка. Он любил вставать поближе к Элизабет — так, чтобы его огромный живот касался ее плеча. — Я вам еще и салатик принесу.

В том, как он произнес эти слова, присутствовал намек на то, что речь идет об особенном, предназначенном для Элизабет подарке, персонально приготовленном им — тайком, чтобы не возбудить зависть других клиентов, — из тоненьких ломтиков фенхеля и собранных по лесам и полям Италии грибов (которые только этим утром доставили самолетом из Пизы), сдобренном наилучшим оливковым маслом первого отжима и галантно не вставляемом в счет.

— Только, пожалуйста, поменьше лука, — попросила Элизабет.

— А я просто вина выпью, — сообщил, закуривая, Эрик.

— Мне тоже лазанью, — сказала Ирен.

Лукка враскачку удалился. Сзади видна была пурпурная складка плоти, свисавшая поверх его синих клетчатых брюк. Вернулся он с литром густой чернильного цвета жидкости и тремя бокалами, из которых наполнил только один.

Элизабет окинула взглядом ресторан, его посетителей — выбравшихся за покупками горожан, рабочих и даже туристов, забредших на север от магазинов Оксфорд-стрит.

Вот это и есть линии ее жизни, основные предметы ее забот. Книга заказов и салат Лукки; ожидание звонков Роберта и критические замечания Линдси и мамы. Забастовки и экономический кризис. Попытки воздерживаться от курения и при этом не набирать вес. Запланированный отпуск в компании с тремя-четырьмя знакомыми в домике, который они снимут в Испании; редкие уик-энды с Робертом — в Эльзасе, а то и в самом Брюсселе. Ее одежда, ее работа, ее квартира, какой-никакой порядок в которой поддерживает приходящая раз в неделю, пока она на работе, уборщица. Никаких сложностей с cr`eche[12], детскими садиками, просьбами матери о помощи — ничего из того, о чем готовы часами говорить ее замужние подруги; ожидающий скорого прихода зимы Лондон, завывание пересекающих парк машин и прогулки холодными воскресными утрами, которые завершаются жизнерадостными встречами в пабах Бэйсуотера, всякий раз продолжающимися на час дольше, чем следовало бы. И ощущение скрытой в ней иной, огромной жизни, волнующее, подкрепляемое картинами, которые она видела в музеях, и прочитанными книгами, конечно, — но в особенности картинами, — жизни, еще не осуществившейся, ждущей настоящего осознания.

Иногда она уезжала одна в глушь северной Англии, останавливалась в какой-нибудь деревушке, читала и бродила по окрестностям. Она не испытывала жалости к себе, потому что не видела в своей жизни ничего прискорбного; будничные заботы, наполнявшие ее, были Элизабет интересны. Для таких поездок она подыскивала по путеводителям частные дома, принимавшие постояльцев и кормившие их завтраками; маленькие пабы, — иногда ей случалось разговориться с их владельцами и посетителями, а иногда она просто посиживала у камина с книгой в руках.