И пели птицы...

Когда миссис Грей положила — с глухим бакелитовым стуком — трубку, Элизабет почувствовала, что ладони у нее покалывает от волнения. Она представила себе трубку, лежащую на столике под деревянной лестницей, с которой тянет сквозняком. Прошла минута, еще одна, и наконец в ее трубке раздался подрагивающий, но громкий голос.

Элизабет еще раз объяснила причину своего звонка. Грей половины не расслышал, пришлось объяснить в третий раз, прокричать имя деда.

— Зачем вам все это? Боже милостивый, столько лет прошло, — раздраженно произнес Грей.

— Простите, мне совсем не хочется докучать вам, я просто стараюсь найти кого-то, кто знал деда, понять, каким он был человеком.

Грей фыркнул.

— Вы помните его? Вы воевали с ним вместе?

— Да, помню.

— Каким он был?

— Каким? Каким? Каким он был? Да бог его знает. Сейчас это никого не волнует.

— Меня волнует. Пожалуйста. Мне правда нужно знать.

На том конце линии раздался какой-то невнятный шум, потом еще. Потом Грей сказал:

— Темноволосый. Высокий. Сирота или что-то вроде того. Суеверный. Это он?

— Я не знаю! — взвыла, сама себя удивив, Элизабет. Интересно, слышит ли этот разговор миссис Кириадес — сквозь стену. — Я хочу, чтобы вы мне сказали.

— Рейсфорд. Господи… — Снова фырканье. — Он был странным. Я хорошо его помню. Настоящий боец. Невероятная выдержка. Но это никогда его особо не радовало. Его что-то мучило.

— Он был добрым человеком? — спросила Элизабет. — Дружил с другими солдатами?

Она не питала уверенности, что в армии принято выражаться именно так, но лучших слов найти не смогла.

— Добрым? Ну, знаете. — Похоже, Грей засмеялся. — Замкнутым, это да.

— Он был… остроумным?

— Остроумным? Что за вопрос! Тогда война шла!

— Но чувство юмора у него было, как вы считаете?

— Полагаю, было. Весьма сдержанное, даже по моим шотландским меркам.

Элизабет чувствовала: к Грею возвращаются воспоминания, и решила нажать на него.

— Что еще вы помните? Расскажите мне все.

— От отпусков он неизменно отказывался. Говорил, что у него нет дома, ехать некуда. Любил Францию. Помню, я навестил его в госпитале, раненого. Году, надо думать, в пятнадцатом. Нет, в шестнадцатом.

Грей потратил несколько минут на попытки датировать это посещение. Элизабет перебивала его, но тщетно.

— А что-то еще? У него были друзья? Кто-нибудь, с кем я могу поговорить, кто помнит его?

— Друзья? Не думаю. Нет, был один сапер. Как его звали, уже не помню. Рейсфорд был одиночкой.

— Но хорошим солдатом.

Грей задумался, линия потрескивала.

— Он был отличным бойцом, но это не одно и то же.

В трубке зазвучал голос миссис Грей.

— Простите, но я вынуждена прекратить ваш разговор. Муж непривычен к долгим беседам, и мне не хочется, чтобы он переутомился. Понимаете?

— Конечно, — сказала Элизабет. — Я так благодарна вам обоим. Надеюсь, я не очень вам помешала.

— Нисколько, — ответила миссис Грей. — Есть человек, которому муж одно время писал. Его фамилия Бреннан. Он сейчас в Саутенде, в доме престарелых. Называется «Звезда и Подвязка». Это недалеко от Лондона.

— Огромное вам спасибо. Вы очень добры.

— До свидания.

Трубка со стуком легла на аппарат.

В наступившей тишине Элизабет услышала буханье музыки в квартире наверху.

2

Заводиться шведский седан в который раз отказался, и Элизабет пришлось ехать от Фенчёрч-стрит поездом, составленным из недавно появившихся на британской железной дороге открытых, с проходом посередке вагонов, сиденья которых были обшиты новеньким оранжевым плюшем. Она купила с разъезжавшей по вагону тележки кофе, поморщилась, когда обжигающе горячая жидкость просочилась из-под крышки стаканчика и попала ей на руку. Когда кофе чуть остыл, выяснилось: напиток настолько пропитался витающими в воздухе ароматами дизельного топлива и сигаретных окурков, что трудно было сказать, где кончается один и начинается другой. Отопление вагона работало в полную силу, и казалось, что большинство пассажиров, глядевших в окно на проплывавшие мимо эссекские равнины, было на грани обморока.

Днем раньше Элизабет созвонилась со старшей медсестрой дома престарелых, и та сказала, что многого ожидать от Бреннана не стоит, но если Элизабет приедет, он с ней встретится. Предстоявшее свидание с человеком той давней эпохи волновало Элизабет. Она чувствовала себя историком, который, перерыв немало трудов по интересующей его теме, вдруг получил в свое распоряжение никому не известный первоисточник. Бреннан рисовался ее воображению не очень ясно. Она понимала, конечно, что он стар и даже, судя по словам сестры, дряхл, но все равно почему-то представляла его себе в мундире и при пистолете.

Когда она вышла из здания вокзала в Саутенде, лил дождь. Элизабет села в стоявшее на площади синее такси. Машина ехала по поблескивавшим улицам, потом по набережной, мимо длинного заброшенного пирса и обветшалых отелей времен Регентства. Такси поднялось на холм, и водитель указал Элизабет на косу, возле которой стояло суденышко, ловившее рыбу посредством огромного всасывающего шланга, протянутого к самому краю косы.