И пели птицы...

— Нет. На миг во мне проснулся инстинкт, как у животного. Но нет. Я хочу предаваться этому только с тобой.

— Не верю, — сказала она и рассмеялась.

Стивен улыбнулся ей:

— Ты дразнишь меня, Изабель.

— Да, конечно, — она сверху вниз повела ладонью по его животу, прошептав ему в ухо: — Ты такой безнравственный.

Стивену временами казалось, что тело его — не более чем канал, который используют некие внешние силы; оно почти не знало ни усталости, ни меры. Снова оказавшись поверх Изабель, он подумал о Лизетте. Нет сомнения — рассказ о ее нескромности каким-то извращенным образом возбудил Изабель.

Спустя некоторое время он сказал:

— Я боюсь, что она расскажет все твоему мужу.

Изабель, к которой уже вернулась ясность мысли, ответила:

— Меня сильнее тревожит то, что, похоже, мой долг — остаться и присматривать за нею.

— Остаться?

— Да. Вместо…

— Вместо того чтобы уехать со мной в Англию?

Изабель, услышавшая наконец эту мысль облеченной в слова, молча кивнула.

Тихий восторг охватил Стивена: слова произнес он, но мысль-то принадлежала ей.

— Однако именно это тебе и следует сделать, — сказал он. — Оставить мужа, который бьет тебя, и уехать с мужчиной, который тебя любит. Лизетта — не твоя дочь. Ты уже сделала для нее много хорошего, помогла ей. И в конце концов ты должна жить своей жизнью. А шанс на это у тебя всего один.

Стивен различил в своих словах нотку выспренности, но отступаться от них не стал. Пусть Изабель запомнит их, пусть они останутся с нею, когда она будет принимать решение наедине с собой.

— И что же мы будем делать в Англии? — спросила она, поддразнивая Стивена, еще не готовая думать об этом серьезно.

Стивен протяжно вздохнул:

— Пока не знаю. Поселимся в тихом уголке, вдали от Лондона. Я найду работу в какой-нибудь конторе. Заведем детей.

Услышав это, Изабель посерьезнела.

— А Лизетта, а Грегуар… Они потеряют еще одну мать.

— Ты, если останешься, потеряешь жизнь.

— Мне не хочется думать об этом.

— Придется. На следующей неделе меня ожидают в Лондоне. Ты могла бы уехать со мной. Или мы могли бы обосноваться где-то во Франции.

— Или ты мог бы остаться и работать здесь. И мы бы встречались.

— Только не это, Изабель. Ты же знаешь, это невозможно.

— Мне пора одеться. Спуститься вниз и ждать возвращения Лизетты.

— Прежде чем ты уйдешь, я хочу спросить тебя кое о чем. Люсьен Лебрен. Ходили слухи, что ты и он…

— Люсьен! — Изабель засмеялась. — Он нравится мне, по-моему, он очень мил, но, право же…

— Прости. Мне не следовало спрашивать. Просто… Меня это беспокоило.

— Не беспокойся. Никогда не беспокойся. Существуешь только ты. А теперь мне и вправду пора одеваться.

— Тогда позволь я тебя одену.

Стивен подошел к креслу, на котором она оставила одежду.

— Так, поставь одну ногу сюда, другую сюда. Теперь выпрямись. Вот это идет следующим, верно? Как оно застегивается? Подожди, я сейчас расправлю. Ты так тяжело дышишь, любовь моя. Это потому, что я коснулся тебя, вот здесь? Или здесь?

Полуобнаженная Изабель стояла, сжимая ладонями голову опустившегося перед ней на колени Стивена.

Когда она снова смогла дышать ровно, он встал и спросил:

— Ведь ты уедешь со мной, правда?

Ответ она прошептала так тихо, что Стивен едва услышал его.

Входная дверь хлопнула — это Азер вошел в вестибюль, держа в руке номер вечерней газеты.

— Изабель, — позвал он. — Забастовка закончилась. Завтра красильщики выйдут на работу.

Она показалась на верхней площадке лестницы:

— Хорошая новость.

— И завтра же Меро сообщит рабочим о моих новых условиях.

— Я очень рада.

По крайней мере, думала она, это означает, что настроение у Азера будет хорошее, он не станет говорить с ней в оскорбительном тоне или приходить в ее комнату, чтобы излить раздражение.

— Так когда вы нас покидаете, месье? — спросил Азер за обедом, наливая немного вина в бокал Стивена.

— В конце недели, как и было условлено.

— Хорошо. Как я уже говорил этим утром, нам было интересно поработать с вами. Надеюсь, и вам у нас понравилось.

— Особым удовольствием было для меня общение с вашим очаровательным семейством.

Вид у Азера был довольный. Глаза его на время утратили загнанное выражение. Он с видимым наслаждением предвкушал возвращение к нормальному течению жизни во всех ее проявлениях.

Изабель сознавала, что скорый отъезд Стивена и окончание забастовки доставляют мужу облегчение, но недоумевала: неужели он с радостью помышляет о возобновлении той жизни, какую они вели раньше. Разумеется, он мог фантазировать, что жестокостью своего обращения с женой подготавливает болезненный переход к более возвышенным отношениям, но ей было трудно поверить, что ему не терпится вернуться к своим страхам и сомнениям. Изабель не боялась его, однако замашки мужа вселяли в нее тоску. Пустые зимы ожидали ее впереди; если он доволен собой и меняться не желает, она изведает рядом с ним одиночество большее, чем когда-либо испытывала наедине с собой.