И пели птицы...

Но Изабель уже поняла, что не способна и дальше быть столь безжалостной. Короткие фразы, которыми она уведомила мужа о своей неверности, казалось, истощили ее решимость, она заплакала и начала просить у него прощения за содеянное. Стивен внимательно слушал каждое ее слово. Просьбы супруги Азера о прощении не вызывали у него недовольства, но он не хотел, чтобы Изабель отступила слишком далеко.

Азеру удалось выдавить только:

— С ним? Здесь?

— Мне жаль… Мне так жаль, Рене, — пролепетала Изабель. — Я не желала тебе зла. Мною овладела страсть к Стивену. Я не хотела причинить тебе боль.

— С этим мальчишкой… с мальчишкой-англичанином? В моем доме? Где? В твоей постели?

— Это не важно, Рене. Совсем не важно где.

— Для меня важно. Я хочу знать. Ты с ним… в какой комнате?

— Ради всего святого, — произнес Стивен.

Азер молча посидел за столом, еще сжимая пальцами ножку бокала. Рот его опять приоткрылся, он недоуменно щурился, словно смотрел на яркое солнце.

— А твой отец, месье Фурмантье, что он сделает, если… Что они скажут? Мой бог, мой бог…

Изабель посмотрела на Стивена — глаза ее были полны страха. Стивен понял: она не рассчитывала, что ее внезапная искренность так подействует на мужа. И испугалась — наполовину за здравый рассудок Азера, наполовину, судя по всему, за себя: она не исключала, что разразившийся кризис может лишить ее смелости и заставить вернуться к прежнему укладу жизни, а именно — снова отдаться на милость мужа. Стивену же разрушения, которые уже учинила внезапно грянувшая буря, внушали тревогу. Он понимал, что должен как-то укрепить решимость Изабель, но сделать это, если Азер будет сломлен окончательно, станет невозможно.

Азер бормотал себе под нос:

— Сука… Твой отец предупреждал меня, да я его не слушал. В моем доме. А дети? Что будет с детьми? Сука.

— Послушайте, — Стивен быстро обогнул стол и схватил Азера за плечи. — Чего можно ждать от женщины, с которой обходятся так, как вы обходились с Изабель? Вы полагали, что она будет унижаться ради вашего удовольствия, смиренно сидеть за обеденным столом, зная, что немного погодя ее ждут ваши побои?

Азер воспрянул, привстал:

— Что ты ему наговорила?

— Что она говорила мне, значения не имеет. В вашем доме нельзя не услышать все. Как можете вы сидеть здесь и поносить ее после того, что делали с ней? Это женщина, полная жизни и чувств, — и посмотрите, что вы с ней сотворили. Что вы наделали?

И Стивен толкнул Азера обратно в кресло.

Гнев Стивена, казалось, вдохнул в Азера новые силы. Он встал и объявил:

— Даю вам час, чтобы покинуть мой дом. И если у вас есть хоть немного здравого смысла, вы никогда больше не попадетесь мне на глаза.

— Разумеется, я покину ваш дом, — сказал Стивен. — И заберу с собой вашу жену. Изабель?

— Я не хочу этого, — покачала головой Изабель. Эти слова шли из самого сердца, в них не было расчета, она не обдумывала их. — Не знаю, что мне делать, как вести себя теперь. Я могла быть счастливой, это так просто, счастливой, как любая другая женщина, у которой есть семья, — без той ужасной боли, которую я причинила другим. Я не хочу вас слушать, ни одного, ни другого. Зачем мне? Откуда мне знать, что ты любишь меня, Стивен? Как я могу утверждать это?

Голос ее упал до низкой мягкой ноты, которую Стивен слышал в первый вечер, проведенный им в этом доме. Звук этот ласкал его слух: то был умоляющий голос слабой женщины, ощущающей, однако же, свою силу.

— А ты, Рене… Почему я должна верить тебе, если ты дал мне так мало поводов даже для того, чтобы относиться к тебе с простой приязнью?

Двое мужчин смотрели на нее и молчали. Стивен верил в силу связующих его с Изабель чувств, верил, что они склонят чашу весов в его сторону.

А Изабель продолжала:

— К тому, что случилось, нельзя приготовиться заранее. Мне неоткуда ждать помощи. Ни религия, ни семья, ни мои собственные мысли — ничто не подскажет мне, как я должна поступить. Ты напрасно считаешь меня шлюхой, Рене. Я — испуганная женщина, и не более того, я не прелюбодейка и не блудница. Я та же, какой была всегда, но ты не сделал ни одной попытки понять, что же я такое.

— Прости, но я…

— Да, я прощаю тебя. Прощаю за все зло, которое ты мне причинил, и прошу простить меня за то, которое я, несомненно, причинила тебе. А теперь я пойду наверх и уложу вещи.

Она направилась к выходу из столовой, шурша юбкой и оставляя за собой едва различимый аромат роз.

— Уйдешь с ним, — крикнул ей вслед Азер, — и отправишься в ад!

Стивен, развернувшись на каблуках, также покинул столовую, стараясь умерить бушевавшую в его сердце радость.

Изабель опустила рамку с фотографией Жанны на одежду, которую уже уложила в чемодан. И немного помедлив, добавила к ней семейный снимок: родители в нарядной воскресной одежде; справа от отца — Матильда, темноволосая, женственная; слева от матери — она, девочка-блондинка; а за их спинами — Дельфина, Жанна и Беатрис. Снимок был сделан в руанском парке; на заднем плане среди платанов прогуливалась по гравию забывшая обо всем на свете парочка. На переднем сидела у ног отца белая собачка семьи Фурмантье.