И передай привет полковнику

– Ладно, ладно, обещаю. Не вгоняй меня в краску, – капитулировал взятый моральным измором Измайлов. – Человек ты своеобразный, с тобой не соскучишься. И готовишь талантливо: в рассольнике, между нами, черт знает что плавало, никакими рецептами не предусмотренное. А вкусно было…

Я ушам своим не верила. Он согласен? Он в самом деле согласен? Измайлов смотрел на меня устало и очень тепло. Я расслабилась.

– Виктор Николаевич, одаренность – мой главный козырь.

– Нахалка, – укоризненно вздохнул он.

Нет, нельзя с ним расслабляться ни на секунду.

Воскресенье для меня началось неожиданными осложнениями с мамой. Я позвонила ей, справилась о сынуле и рассказала про происшествие в подъезде. Мама сразу решила, что у нас принялся орудовать неуловимый маньяк. Она категорически отказалась возвращать мне ребенка, пока матерого негодяя не изловят. Более того, потребовала, чтобы я немедленно собиралась к ним.

– Папа скоро за тобой заедет. Возражений не принимаю.

Однако пришлось принять. Она знает, я жестко упряма. Договорились, что малыш недельку поживет с ними, а я переберусь, если возникнет даже намек на опасность. Что это такое, ни она, ни я представления не имели, но как-то удовлетворились договоренностью. Поклявшись соблюдать осторожность, я с облегчением повесила трубку.

Потом я драила квартиру, пытаясь не думать об Измайлове. Я восстанавливала внутреннее равновесие между радостями и горестями, проборматывая, как мантру, строчку: «Но пораженья от победы ты сам не должен отличать». В конце концов я выяснила, что слово «должен» меня сердит. Почему должен? Кому должен? В общем, когда подошло время свидания с полковником, я уже так сама себя утомила, что поскакала вниз вприпрыжку. Он владел костылями еще не виртуозно, но вполне сносно. Он был качественно выбрит, одет в широкие шорты и милую синюю клетчатую рубашку. Я напрочь забыла вчерашние монашеские намерения не лезть в их с Богом и совестью дружный коллектив. Бог и совесть есть и у меня. Тем не менее мне не хватает человеческой любви. Что в этом плохого?

Измайлов был весел и приветлив. Отчитался, что позавтракал поздно, назначил обед на четыре: «Только поедим вместе». Я с лету перестала нервничать, потеряла заготовленную на случай его дурного настроения чопорность и довела до полковничьего сведения версию мамы о маньяке.

– Ты с порога прямо к делу? – засмеялся Измайлов.

– А вы расположены к легкомысленному времяпрепровождению?

– Я расположен и намерен расположить тебя к кофе с коньяком.

– Ой, здорово!

Я воскликнула это и прикусила язык. Разве можно демонстрировать такое оживление, такое непосредственное рвение и ликование, когда мужчина предлагает выпить? Измайлов стоял и странно, будто ожидал чего-то, смотрел на меня.

– Мне надо уверять вас, что я не пьяница? – робко прервала я молчание.

– Не надо, – разрешил он, давясь смехом. – Не зацикливайся на общепринятых правилах поведения. Ты в состоянии естественности такая забавная…

– Можете развлекаться, я не обидчива, – выпалила я.

– И славная, – закончил он.

Вот это уже кое-что. И с чего я взяла, что у меня нет ни единого шанса? Боясь обнаглеть и потерять бдительность, я помялась-помялась и ляпнула:

– Бар в соседней комнате, дверца вращается…

– Так не теряйся, – подмигнул Измайлов.

Через десять минут мы извлекали удовольствие классическим способом – из бокалов. Но, видимо, убийство произвело на меня более сильное, чем мне казалось поначалу, впечатление. И я опять о нем заговорила:

– Виктор Николаевич, а когда вы начнете расследование?

– Давно начали.

– Будете выяснять, кому эта смерть выгодна, да?

– Если бы все убийства совершались из выгоды, Полина, нам бы нечего было делать. Кстати, раз уж тебе эта тема покоя не дает, может, познакомишь меня с соседями по подъезду? Дома я бываю редко, так что практически никого не знаю.

– Я, к сожалению, тоже. Не любопытна. Разве что…

И я поведала ему об Анне Ивановне и тех, кто присутствовал на дне рождения Виктора. Измайлову захотелось выяснить, как расположены квартиры моих знакомцев.

– Вообразите, мы поднимаемся по лестнице. Справа будет однокомнатная квартира, рядом с ней, прямо – двухкомнатная. За мусоропроводом тоже двухкомнатная, а напротив однокомнатной трехкомнатная. Значит, на втором этаже в однокомнатной живет Анна Ивановна, В дальней двухкомнатной вы, в трехкомнатной Нора с таксами. Ваша и ее лоджии соприкасаются. На третьем этаже в однокомнатной живет Виктор, в соседней двухкомнатной я. На четвертом этаже в однокомнатной обитает Верка, а в двухкомнатной надо мной Слава. Еще я знаю двух старушек-сестер с шестого и…

– Не надо. Давай ограничимся молодежью.

– Давайте. Я бываю у Норы, мы с ней иногда пьем чай и болтаем. Верка и меня, и ее частенько зазывает к себе, когда свободна от мужей. Но нас ее базарные россказни не занимают, и мы отбрыкиваемся. У Славы я не была, но Верка захаживает. Она к нам ко всем захаживает: то соли попросит, то сигарет стрельнет. Простецкая барышня. У Виктора мы тогда праздновали.

– А сейчас Вера замужем?

– Нет, в творческом поиске.

– Из упорных.

– Скорее, из напористых,