И передай привет полковнику

Ворвался Юрьев и кисло доложил, что две таксы радостно мечутся по подъезду. Работать невозможно: слегка одетая Нора их неустанно ловит, но она совершенно пьяна. Нора доходчиво объясняет всем подряд, что уже дала показания и теперь вольна «забыться и заснуть».

— Вообще-то она молодчина, — признал Борис и неодобрительно зыркнул на меня. — Сама себя отрелаксировала в кратчайший срок, и никакие нервные срывы ей не грозят.

— Борис, если ты не справишься с мадемуазелью и ее собачонками в течение пяти минут, можешь писать рапорт, — сказал Измайлов.

Минуты через три-четыре плененные таксы заливались в родных стенах, а Нора что-то стоящее вдоль этих стен методично роняла. Но вскоре в соседней квартире все стихло.

— Итак, чувствительных женщин нейтрализовали, — буркнул Измайлов.

Мои челюсти теперь намертво заклинило. Казалось, скулы не выдержат напряжения и разлетятся на куски. Измайлов погладил меня по волосам, укрыл одеялом, мне захотелось поступиться гордостью и попросить сигарету. Но не было суждено. Суждено не было… А что было? Что-то же было… Где было? Когда было? Нигде… Никогда… И я, пригревшись, уснула. Я не слышала, как Измайлов выходил и возвращался.

Очнулась я вечером. Опытный полковник оставил включенным ночник, так что я сразу сообразила, где нахожусь. Я умылась, причесалась, пригладила ладонями джемпер с брюками и отправилась на поиски людей, коих и обнаружила в количестве трех истощенных персон: Измайлов, Балков, Юрьев. Мое поведение они сочли заключительной стадией шока или началом психопатии. Я, как сомнамбула, приблизилась к низкому стеклянному столику, возле которого сгруппировались мужчины, трясущимися пальцами выхватила у Измайлова изо рта сигарету и жадно затянулась.

— Она жива, — констатировал Измайлов.

— И склонна к грабежу, — подхватил Борис.

Я показала ему кулак.

— А также к угрозам и насилию, — присовокупил Сергей.

Я затушила показавшийся невероятно горьким окурок и откашлялась:

— Как насчет жареного мяса?

Сергей жестом нетрезвого факира сдернул крахмальную салфетку с большого овального блюда.

— Извольте.

— Я тронута, — просипела я, отшатываясь.

— Мы за ним немножко не уследили, — самокритично выступил Борис.

— Потому что Боря выловил из маринада лук, бросил в сковородку и поставил на полный огонь, — наябедничал Сергей.

— Ужин через полчаса, — мысленно прикинув свои возможности, сказала я. — И не вздумайте перебивать аппетит.

— Не настолько мы свихнулись, пока ты отдыхала, — заверил Измайлов, торопливо возвращая салфетку на прежнее место.

Я оглядела их, как родных. Сморгнула выступившие слезы, потопталась немного и осчастливила:

— Я вас уважаю. Понимаете?

— Что она пила? — немедленно завелся Юрьев.

— Пустырник, — пресек его сомнения Измайлов.

— Я тоже такого хочу, Виктор Николаевич.

— Экономная штука, — мечтательно произнес Балков. — Десять капель плюс стакан воды, и сразу достигается стадия уважения.

— Рискуете вы своим ужином, юмористы.

И я отправилась к плите. Действительно, зачем говорить глупости? Надо накормить их до отвала без лишних слов. Без лишних эмоций. Без лишних воспоминаний.

Глава 9

— Я прошу, я очень прошу тебя подумать, — уговаривал меня Измайлов. — И рассказать все, как было.

Пробило четыре часа утра. Домой я вчера не пошла. Путано плела что-то про тонкие перегородки, за которыми невесомо движется сытая смерть. Проигнорировав сложную сочетаемость понятий невесомости и сытости, Измайлов проникся и оставил меня у себя. И ночь мы провели в препирательствах.

— Полина, может, ты все-таки заходила на французский коньячок?

— Нет, нет и нет. С тобой армянский употребляла, каюсь. Но это не значит, что я хлещу спиртное с любым соседом.

— Он не любой.

— Позволь мне решать, кто какой.

Я уже раз десять повторила историю визита любопытной троицы и очередного сватовства Виктора. Измайлов крепко сжимал губы, морщил высокое чело, отводил глаза, но потом собрался с духом и принимался за свое:

— Может, ты перебрала и ничего не помнишь?

— Прекрати надо мной измываться. Ладно, перебрала, выключилась и убила, если тебе это необходимо для карьеры.

Я сказала ему «ты» в начале ночи. Мы пикировались колкими фразами на огромной скорости, и его отчество мешало выдерживать им же навязанный теми. Он только погрозил мне пальцем.

— Я даже не догадываюсь, откуда у Виктора мой фужер. Он узкий, его легко было спрятать в кармане и прихватить как сувенир. Да, с такими памятными вещицами от меня еще никто не уходил, но что с того? Я никак не могу тебе вдолбить: мы пили шампанское из этих фужеров, были до занудства тверезы, посуду я мыла поздно и не считала ее, потому что прикидывала, как отвадить Виктора.

— Пусть Виктор взял фужер. Но неужели не сполоснул, прежде чем воспользоваться им для коньяка? Ведь он весь в твоей помаде.

— Фетишист…

— Полина, из одного фужера коньяк пили двое — мужчина и женщина, которые, очевидно, близки настолько…

Что на меня тогда накатило, я до сих пор не выяснила. Медленно, почти нараспев произнеся:

— Как ты сме-ешь, — я влепила Измайлову пощечину.