И пришел многоликий...

Причем они не ограничивались только уничтожением непосредственно виноватых, а сжигали из плазмобоев всех: женщин, детей, стариков, случайных гостей, оказавшихся в стойбище, даже баранов, собак и верблюдов. После чего аскеры возвращались в гарнизон, а пожилой служака оставался в качестве нового вербовщика. Новый вербовщик был кровно заинтересован в том, чтобы все виновные были обязательно наказаны, ибо от этого зависела его собственная безопасность. И потому теперь даже до самых тупых обитателей пустынь дошло, что вербовочный пункт лучше не трогать. Поэтому после непродолжительной визгливой ругани, нескольких предупредительных выстрелов в потолок, который Кариму потом пришлось латать в ожидании армейского транспорта, и демонстративного полосования сахмелами собственных предплечий, отчего пол оказался весь заляпан кровью, они наконец покинули вербовочный пункт.

Потом была учебка, в которой чахванжи творили с новобранцами такие вещи, которые были очень далеки от обучения и скорее напоминали дрессировку. Впрочем, и новобранцы, по большей части прибывшие с самых отсталых и нищих миров султаната, больше напоминали не людей, а тупых и злобных зверьков, скорее способных искусать, чем чему-то научиться. Так что Карим вполне справедливо считал себя человеком, готовым к любым неожиданностям и способным выдержать очень многое. Но ТАК его не били никогда.

Вообще, все, что произошло там, на склоне, Карим помнил довольно смутно. Эта бесстыжая тварь сразу же ударила его в ухо с такой силой, что в те несколько мгновений, пока она еще окончательно не вышибла из него дух, его участие в схватке ограничивалось тем, что он глупо хлопал глазами и пытался выдавить через стиснутое чем-то горло некую глубокомысленную фразу типа: «Хи-и-ип!» Но совершенно очевидно, что его немалая мудрость и добрый покладистый характер, который он изо всех сил старался продемонстрировать, не произвели на эту стерву никакого впечатления. Карим получил еще один удар в лоб, после которого его глаза занырнули куда-то под надбровные дуги, и, что там эта стерва делала с его бесчувственным телом, он абсолютно не помнил. Но, судя по тому, что он обнаружил, когда очнулся и посмотрел на себя в зеркало, она вволю отвела душу. И сейчас он лежал на жестком лежаке и прикладывал холодное полотенце к своим многочисленным синякам и ссадинам. Кроме того, Карим так и не смог вспомнить, как он очутился на корабле. Первое, что он увидел, разлепив склеившиеся от крови веки, было лицо его приятеля-кока, озабоченно склонившееся над ним. Духанщик несколько мгновений тупо разглядывал его, а затем прорезавшийся слух донес встревоженный вопрос:

— Ты наткнулся на кого-то из НИХ? Карим некоторое время вспоминал, кого же тот имеет в виду, а затем, кряхтя и подвывая от боли во всем теле, тяжело приподнялся и встал, опираясь на руку приятеля. Вокруг толпились доны с оружием, трое из них были в боевой броне, но с откинутыми забралами. Карим обвел всех мутным взглядом, а затем тяжело вздохнул и буркнул:

— Нет, ИХ там не было и в помине, — после чего осторожно пошевелил руками и ногами и, убедившись, что ни одна кость вроде не сломана, шатаясь двинулся вверх по пандусу.

Приятель-кок навестил его после обеда. От него Карим узнал, что его обнаружил дежурный. Он валялся у самого пандуса, избитый, в разодранном халате. Кто и как спустил его с крутого склона, так и осталось для Карима загадкой. Сам он не смог бы слезть в любом случае. Версия о том, что его спустила ОНА, даже не выдерживала критики. Во-первых, спуск с таким тяжелым и неудобным грузом, каким являлось его бесчувственное тело, по крутому склону требовал абсолютного чувства равновесия и просто виртуозной альпинистской техники, а во-вторых, на кой черт ей это было надо?

Судя по ощущениям в собственном теле, он привел ее в такое бешенство, что она едва удержалась от того, чтобы его не убить. Впрочем, к удивлению Карима, несмотря на то что на нем не было живого места, у него не было сломано ни одной кости и не выбито ни одного зуба. Да и его мужское достоинство, хотя пах и жгло огнем, судя по ощущениям, должно было остаться вполне работоспособным. И это тоже озадачивало.

Но самым мучительным было то, что, стоило ему закрыть глаза, перед его мысленным взором вставали соблазнительные изгибы совершенного тела. Пожалуй, по его меркам она была несколько худа, да и плечевой пояс скорее подошел бы какому-нибудь мужчине, но зато какая великолепная грудь, а крепкие ягодицы, а живот… О аллах, этот сладкий, упругий живот, созданный, чтобы принимать мужское семя и вынашивать новую плоть! Есть ли в женщине что-то более сладострастное, чем живот?! Недаром умелые танцовщицы исполняют танец, названный по этой самой сексуальной части женского тела. Но, клянусь самым поганым отродьем иблиса, теперь невозможно показаться ей на глаза!