И приведут дороги

– Ненавижу тебя! – выдохнула я, вкладывая в это слово все, что передумала о нем за последние дни. – Я неделю сходила с ума от беспокойства за тебя. Добронега сказала, что ты уехал один! Здесь война идет. Квары эти ваши проклятые лезут раз за разом…

– Я же уже гово… – начал было Альгидрас.

– Да плевать мне на то, что ты там говорил! Эта твоя дурацкая Святыня не просто чувства мне навеивает. Не знаю, как это для тебя, а я беспокоюсь! Я…

Я резко отвернулась, лишь бы не видеть его лицо. Потому что в том, как расширились его глаза, как он открыл рот, чтобы возразить, но так ничего и не сказал, как нервно потянул завязку плаща – во всем этом мое глупое сердце умудрилось увидеть взволнованность, неравнодушие, любовь до гроба и прочую чушь. И я дико ненавидела себя в эту минуту за слабость. Гораздо больше, чем его за этот растерянный вид. К тому же мое лицо горело, и я понимала, что близка к тому, чтобы позорно разрыдаться от бессилия.

– Послушай, – раздалось за моей спиной.

Я усмехнулась, осознав, что он даже имени моего не знает. И ни разу не попытался узнать за это время. Равнодушная гадина!

Резко развернувшись, я сказала:

– Злата хотела воды!

Он протянул руку, и я вложила в нее флягу. На миг мои пальцы коснулись его холодной мокрой ладони, и я невольно вздрогнула. Альгидрас не мог этого не заметить, однако сделал вид, что ничего не произошло. Он молча набрал воду во флягу, плотно закрыл ее пробкой и передал мне. Я сжала обеими руками холодную флягу и подняла на него взгляд. Вид у него и вправду был виноватый, вот только я ему больше не верила. Осталось лишь добиться того, чтобы я начала его спокойно воспринимать. Ну, это тоже поправимо. В конце концов, я еду к Миролюбу.

– Знаешь, я, кажется, нашла способ справиться с чарами твоей Святыни, – бодро произнесла я.

– Какой? – осторожно спросил Альгидрас, продолжая смотреть мне в глаза, что меня дико раздражало.

– Я выйду замуж за Миролюба и уеду в Каменицу, – улыбнулась я, хотя внутри все сжалось от одной этой мысли.

– Что? – переспросил Альгидрас, будто не понял, что я сказала.

– Ты слышал, – откликнулась я.

Альгидрас помотал головой, точно пытаясь прояснить мысли, и уточнил:

– А чем это поможет?

И вот тут я чуть не взвыла, потому что либо это были новые грани его жестокости, либо непроходимая тупость. Я даже не знала, к какому варианту склоняться.

– Поможет забыть о тебе раз и навсегда, – улыбнулась я, чувствуя, что еще пара его реплик, и я уже не смогу сдержать слез.

Он, вероятно, тоже это почувствовал, потому что шагнул ко мне и попытался взять за плечи, но я вывернулась и бросилась прочь от ручья. Тут же зацепилась за злосчастный корень и едва не пропахала носом землю. Альгидрас схватил меня и с силой прижал спиной к своей груди.

– Успокойся. Слышишь? Мы не одни здесь. Нельзя. Если кто что подумает, беда будет.

– Отпусти!

– Ты сперва успокойся.

– Отпусти! – прошипела я.

Он ослабил хватку, однако не выпустил. Я не стала вырываться, потому что поняла всю тщетность этой затеи. Вместо этого пригладила волосы, поправила душегрею.

– Мне умыться нужно! – подала я голос, потому что чувствовала, что мое лицо просто пылает.

Как я в таком виде покажусь на поляне? Ожидала, что он меня выпустит, однако он убрал лишь одну руку, повозился за моей спиной и протянул открытую флягу, которая до того болталась на его поясе. Я плеснула на руку, умылась, утерлась рукавом и, не оборачиваясь, вернула флягу.

– Пусти!

На этот раз он отпустил меня без разговоров. Я успела подняться на пригорок, когда мне в спину прозвучало:

– Это не поможет. Свадьба с княжичем. Только хуже будет. Не делай так.

– Тебе-то что? – оглянулась я.

– Я волнуюсь о тебе. Свадьбой ты хуже сделаешь!

– Пф! Волнуйся о ком-нибудь другом. Вот найди себе женщину и волнуйся. А меня оставь в покое.

– Женщина тоже не поможет. Отвлечет разве что.

– Отвлечет, говоришь? – Злость вперемешку с ревностью полыхнула во мне с новой силой.

– Я не… Я не о том… – зачастил Альгидрас. – Я хотел сказать…

– Иди! Отвлекайся!

С этими словами я направилась к поляне, по пути приметив цветок, который недавно засунул мне за ухо Горислав. Со злостью лупанув по ветке кустарника, я сбила цветок на землю. «Отвлечет это его! Подлец!»

По лицу больно хлестнула ветка, но я даже не обратила на это внимания.

Злата обрадовалась ледяной воде так, будто я принесла ей жареных рябчиков в ананасах. Добронега же встретила меня пытливым взглядом. Я прекрасно понимала, почему она так смотрит: мои щеки до сих пор пылали, а дыхание все никак не желало выравниваться. А уж сердце колотилось так, что его наверняка было слышно на всей поляне.

– Присядь-ка, дочка, – подвинулась Добронега, похлопав по бревну рядом с собой.

– Я уже насиделась, – напряженно ответила я и осталась стоять, игнорируя взгляд матери Радима. Я понимала: рано или поздно нам придется обсудить мое сегодняшнее поведение, но малодушно надеялась, что она не станет воспитывать меня при воинах.