И проснуться не затемно, а на рассвете

Этот человек, полуголый, продрался сквозь толпу на платформе и ударил Мерсера медным чайником по голове. Поэтому Мерсер и упал.

– Вы стояли, никого не трогали, а он на вас набросился.

– Я думал, все было иначе.

– И как же?

– Я знаю, как вас зовут. И где вы живете. Откуда, по-вашему?

– Я рассказала все полиции. Думала, вы спросили у них.

Двадцать лет спустя, когда Грант Артур стал рассказывать ему об ульмах, Мерсер был готов его выслушать. Им Господь тоже больше не являлся. Ни для того, чтобы упрекнуть. Ни для того, чтобы наставить на путь истинный. Ни для того, чтобы утешить. Ни для того, чтобы успокоить. Ни для того, чтобы отпустить им грехи.

– Прошло уже три тысячи лет, а Господь к ним так и не пришел. Ко мне он не приходил больше тридцати. Кто способен понять преимущества сомнения лучше, чем человек, который видел Бога, но память об этом у него отняли?

Мерсер опустил глаза.

– Наверное, вы считаете меня сумасшедшим.

– На свете чего только не бывает, – ответил я.

Он посмотрел на меня тяжелым пьяным взглядом. Я вспомнил, что он пришел в бар гораздо раньше, и сколько бы «штрафных» я ни выпил, нагнать его вряд ли получится.

– И все-таки я был настроен скептически. Даже нанял частного детектива. Азиатку. Если подумать, они могли и ей заплатить…

– Как можно сомневаться в Боге, которого вы видели собственными глазами?

– Так вы еще не читали?

– Что?

– Двести сороковой кантонмент.

– Нет.

– Прочтите. Все вопросы отпадут.

– Что там написано?

Он допил и попросил налить еще.

– Я не сумею передать всю красоту этого кантонмента.

– Ну, хоть самую суть.

– Простите, не могу. И даже пытаться не стану. Это будет несправедливо. Такое нужно испытать самому, это ни с чем не сравнимо. Посетите Сеир.

Мерсер поднял стакан и покачал его из стороны в сторону, как колыбель, глядя на жидкость внутри и сквозь нее.

– Я больше не хочу задаваться вопросами, – сказал он. – Слишком от многого мне пришлось отказаться из-за своей дотошности. Она не принесла мне ничего, кроме несчастья. – Он посмотрел на меня искоса: голова и шея его уже не слушались. – Я не христианин, не буддист, не зороастриец. Не иудей. – Он осушил стакан. – Я – шлюха, Пол. Шлюха, которая заглядывает в окна всех проезжающих мимо машин. Я устал. Я хочу стать собой.

Мерсер жестом попросил бармена налить ему еще.

– На исходе дней почувствовать, что Господь тебя покинул, – это ужасно, спору нет. Но чувствовать, что Господь игнорировал тебя всю жизнь? Это, мой друг, просто ад.

Настали выходные, и я решил повидаться с Макгоуэном. Мы пошли в бар и пропустили несколько кружек пива. Он рассказал, как идут дела у «Ред Сокс». Я признался, что меня уже много дней преследуют навязчивые картинки: Харпер и Брин вместе ходят в торговый центр, катают детей на качелях, купают их в ванне и готовят им макароны с сыром. Макгоуэн не знал, кто такие Харпер и Брин. Я сказал, что в наши дни отстать от жизни проще простого.

– И кто же они?

– В сущности, обычные нормальные люди. Только знаменитости. Почему я не могу быть нормальным человеком?

– Потому что ты ненормальный. Больной на всю голову.

– Спасибо.

– Нет, в самом деле, Пол, ты больной на всю голову. У тебя вечная депрессия. Чтобы почувствовать связь с миром, ты смотришь матчи «Ред Сокс». И слишком близко к сердцу принимаешь свою работу.

– Я не принимаю работу близко к сердцу. Я просто работаю.

– Ты думаешь о людях, волнуешься за них. Так нельзя. Их беды и горести не должны тебя касаться. Пациент – это огромный рот.

– В следующий раз постараюсь думать именно так.

– Постараешься. Но не сможешь.

Я подумал, что он ко мне слишком строг. Черт, да я всего лишь хотел отблагодарить его за доброту – за то, что помог мне тогда добраться до дома.

– Ты прав. Я больной на всю голову.