…и просто богиня

– Надо же, десять лет, а уже готовый человек, – удивился я вслух.

Истории о Вике я слушаю по телефону довольно часто, и всякий раз звучит один и тот же рефрен: хорошенькая она, но авантюристка страшная.

– Вруша она, – снова стала кипятиться бабушка. – Вруша и нахалка.

Театр одной Отилии

Будь она актрисой, играть бы ей служанку главной героини – озорную субретку.

Ей далеко за сорок. Зовут Отилия, и это имя ей очень походит. Она маленькая, пухленькая, ручки, кажется, вечно сжаты в кулачки. У Отилии высокие брови-ниточки, рисованные темно-синим, светло-ореховые глаза и носшишечка.

Волосы у нее длинные. Плотные каштановые кудри покоятся на покатых плечах, что шею Отилии не удлиняет, но она и не особенно стремится, видимо, куда больше заботясь длиной ног, которые от природы у нее коротенькие и толстенькие. Каблуки у Отилии всегда высоки, и я каждый раз радуюсь, что шпилькам она предпочитает устойчивую платформу (хоть и кажется, что она не обувь носит, а миниатюрные модели бронетранспортеров).

Я с удовольствием ее разглядываю, а она делает вид, что мной не интересуется. Блюдет субординацию – мудро, я считаю.

На родине в Румынии она работала медсестрой за гроши, а здесь, в Германии, – уборщица за хорошие деньги. «Я получаю чуть больше моей уборщицы» – этим моим словам охотно смеются, хотя в них мала доля шутки.

Вот уже больше года Отилия моет полы в моей квартире. Я сваливаю на нее и другую нелюбимую домашнюю работу, а Отилия и рада вроде бы.

Например, она обожает гладить рубашки – может стоять с утюгом часами. Когда гладить ей уже нечего, надо непременно восхититься, оглядев рубашечные ряды в шкафу.

– Да, да, – самодовольно кивает она. – Да, да.

Отилия досталась мне по наследству. Приятель уехал в Лондон. «Хочешь, к тебе будет ходить? – сказал он, когда мы его вещи паковали. – Она не ворует». «А жаль», – подумал я, а вслух подивился, что все это барахло, так дружно опоздавшее на вынос, он, скупердяй, повезет за казенный счет в другую страну.

Отилия появляется у меня раз в неделю, и главное ее достоинство – умение быть незаметной. Я всегда дома, тюкаю себе чего-то на компьютере, носом клюю, музыку слушаю, разговариваю сам с собой или по телефону. Я живу свою жизнь и порой забываю, что в моем доме – небольшой конурке о двух комнатах без балкона – находятся посторонние. Есть люди, которые занимают пространство, а есть такие, которые умеют его расширять. После трудов Отилии квартира кажется шире и богаче, и если я решусь досказать свою полусказочную историю про чудесных женщин, которые творят из быта колдовство, то обязательно и Отилии подыщу теплое местечко. Она будет у меня третьестепенной героиней.

Отилия – пришлая, но мне не мешает, потому что занимается своим делом, а вопросом беспокоит, только когда очень надо.

– Платить, я платить, – охала она недавно.

Разбила вазу. Мыла да об раковину кокнула.

Бровки-ниточки подрагивали, но в ореховых глазах искрилась хитреца, и в этом деланом своем испуге она была очень обаятельна.

Я опять сыграл в поддавки, сказал, что вазе грош цена, а она еще немного посодрогалась, явно любуясь собой и этой своей способностью к содроганиям. Сыграла представление одной Отилии.

В работницах по дому Отилия не первый год, как ее занесло в Германию, мне не совсем понятно, но она вроде бы довольна своей жизнью, хоть жалуется иногда на астрономическую немецкую квартплату, которая в три раза больше румынского месячного жалованья ее мужа-мясника.

Недавно они развелись, но, когда она, вернувшись из отпуска, мне об этом рассказывала, признаков трагедии в лице ее заметно не было: все тот же булавочный прищур, бровки дугами.

– Любить, любить, – сказала она и руками повертела, будто перекидывая мяч.

Наверное, фиктивный развод, по бумажной надобности, досочинил я.

Мы говорим на немецком, но трудно назвать общением это сложное чередование вздохов и случайных будто бы слов. Временами ее понимательные способности совсем сходят на нет – иссякают внезапно, если я, например, прошу ее помыть холодильник или шкаф с банками разобрать.

– Пожалуйста, не понимать, – говорит она. – Bitte, verstehen nicht. – Она гримасничает, изображая муку недотыкомки, а я мучаюсь вместе с ней.

Прежде отступал, но мне сказали, что это неверный подход к домашнему персоналу, и теперь я стараюсь быть настойчивым: когда не получается словами, перехожу на жесты, Отилия неохотно соглашается, к ней возвращаются понимательные способности, притушивая ненадолго искорки в глазах. Не все ж Отилии театр.

Она, может, и не хитрит, а только такой кажется. Я, например, выгляжу хитрей, чем есть на самом деле. «А он хиитрый», – протянула как-то пожилая женщина, с чьей дочерью мы давным-давно играли во влюбленность. Я был, к счастью, незавидный жених, подруга предпочла другого. «К лучшему», – наверняка выдохнула тогда ее мать, а спустя лет десять все глазами в мою сторону искрила. «А он хи-итрый…»