… и просто богиня (сборник)

В такси он уселся на переднее кресло, рядом с водителем, а мы с его невестой, непонятно на кого похожей, устроились сзади. Помню, было очень темно, и барабанную дробь помню: речь Вани становилась все более отрывистой. Я тоже старался, как мог. Говорил что-то про путешествия и про певицу Земфиру, которую увидел вживую двумя днями раньше. Я очень гордился встречей с певицей Земфирой, тем, что перекинулся с ней, такой талантливой, парой слов – и вот под пиво вылезло самодовольство, как из воды – пена….

Она сама взяла меня за руку. Пальцы у нее были тонкие и маленькие, а ладонь холодная и влажноватая. Я заговорил с подчеркнутым воодушевлением, как кроссовик, который соскочил на склон оврага и, тщетно пытаясь не упасть, лихорадочно семенит ногами. Что делать с рукой чужой невесты, я не знал – так и сидел, болтал лихорадочно, отбивал Ванину словесную дробь и ничего не предпринимал, пока за окном пролетала темнота.

Мы приехали. Высвободив руку, я вышел. Ваня сказал «пока» и больше со мной никогда не разговаривал.

Раздружились мы с Ваней. Я знаю почему.

По мере сил

– А ноги у нее – как бутылки… – говорила особа, которую я считал подругой Маши.

Она ею и была, но тогда, в семнадцать – двадцать, я не знал еще, что дружбы бывают разные, хотя называются все они одним и тем же словом.

Подруга, зовут которую, например, Женя, любила тему «Маша». Обсасывала все до мелочей, как любители вяленой рыбы, смакуя, обсасывают каждое ребрышко. Наслаждение на ее строгом козьем лице не прописывалось, но к тому времени я был в курсе, что уж оно-то, наслаждение, бывает разным.

Женя рассказывала однажды, как они гуляли с Машей, как та всю дорогу долдонила про оладьи.

– …как пожарила, как на тарелку положила, как сметанкой сдобрила. Будто мне это интересно, – поджимая губы, говорила сухая и длинная Женя о маленькой и фигуристой Маше.

Я признавал Женину правоту: мне кажется смешным даже думать об уже съеденном, не то чтобы об этом еще и говорить. Но картина запомнилась: две девушки, каждая по своему интересная, идут по аллее, увлеченно беседуют, проходящие мимо парни воображают себе какие-то кружевные девичьи секреты, а те – и высокая в пиджачке, и маленькая в кофточке – рецепты оладьев обсуждают. Комедия – милая, малая.

Дружба их возникла из необходимости. На первом курсе, в первое утро первого дня, впервые оказавшись в лекционном зале, они зацепились друг за друга: других знакомых лиц поблизости не оказалось. Они жили в одном квартале, но близко знакомы не были, потому что ходили в разные школы.

Так и срослось. К тому же квартал их был престижным, раньше в тех сталинских домах-тортах селились советские функционеры, а позднее их новые богачи стали занимать.

Социальный вес у девушек был одинаковый, а цели – разные. Каким видела свое будущее длинная Женя, я понял позднее, а маленькая Маша никогда не скрывала, что собирается удачно выйти замуж. Она восхищалась Скарлетт О’Харой из «Унесенных ветром», Маша хотела быть такой же хорошенькой нахалкой, но, в отличие от американки, у нее ноги были бутылками, да и в фигуре полноватость присутствовала, сколько Маша ни изнуряла себя диетами.

– У нее даже месячные прекратились, – выдавала Женя Машины секреты, – организм вернулся в детское состояние.

– А может… – Я подмигнул, мол, причины могут быть и другими.

– Нет, исключено, – заявила Женя так уверенно, словно вся интимная Машина жизнь проходит на ее раскрытой ладони (узкой лапке с длинными-предлинными ногтями).

Женя хорошо училась. Она получала хорошие оценки, но спрашивать ее преподаватели не любили, а во время докладов Жени в аудитории стоял легкий шумок, как пар над тарелкой супа: над партами что-то клубилось, пока Женя строгим ясным голосом вычитывала из своих манускриптов верные слова, уложенные в правильные фразы.

А Маша могла бы прекрасно учиться – в жизни своей не встречал человека, который так легко писал бы сочинения. Первокурсникам задавали тему и объем, мы писали, набивали руку во имя учеников (для абсолютного большинства – гипотетических). Маша – если ей случалось угодить на эту факультативную пытку – покидала аудиторию первой, под взглядами удивленными, а то и неприязненными. Легко, почти бегом, проходила через аудиторию, оставляла свои листы на преподавательском столе и исчезала за дверью.

С чего затем начнется оглашение результатов, можно было легко догадаться: прежде чем зачитать оценки, кураторша будет долго пузыриться восторгом, как хорошо пишет одна из студенток, как прекрасно сумела она раскрыть тему и выдержать при этом объем (неисчислимое, как мне тогда представлялось, количество страниц). Кураторша даже зачитывала отрывки вслух – от них у меня остался в памяти образ: длинная узорчатая тесьма, какими украшают скатерти.