И смех, и грех, и обученье

Платона особенно поразила величественная панорама музея истории Великой Отечественной войны, и он, с гордостью за свою страну, продолжил сочинять поэму о Киеве:

Колонны на мостуВ орнаменте свечей.И, словно на посту,Они для москвичей…Тот мост на Родину ведёт.Меня ведь он в Москву зовёт.Там указатель стоит прямо.

Я по нему иду упрямо,Не думая, куда… направить.И тем от лишних дум избавить.

Насыщенный переполнявшими его чувствами, радостный и удовлетворённый, хотя и немного уставший, Платон возвратился в гостиницу, предварительно зайдя в столовую и поужинав. Сегодня он, как никогда, так увлёкся прогулкой, что даже ни разу не вспомнил о еде.

И только вечером он отвёл душу, вернее ублажил свою проголодавшуюся плоть. После ужина он немного пообщался с коллегами, коротко поделясь впечатлениями, и отправился спать.

Впереди его ждал новый день. Теперь каждый вечер он мысленно заново проходил дневной маршрут, отмечая наиболее запомнившиеся и произведшие впечатления места и моменты, записывая это в своём блокноте, иногда сразу, иногда потом, позже. И все свои впечатления он переводил в стихотворную форму.

Последовательность четверостиший постепенно выстроилась в целую поэму о его путешествии по Киеву.

Глава 2. Микст втроём

После окончания занятий во второй день своего пребывания в Киеве Платон зашёл пообедать уже в компании своих коллег и, естественно, проживающих в гостинице молодых женщин.

Стоя в очереди, он непринуждённо беседовал с одним из своих партнёров. Но до слуха Платона дошёл забавный диалог между стоявшими перед ним девушками. Та, что стояла первой, не оборачиваясь, обратилась к суетящейся за её спиной подружке:

– «Оксан! Посмотри! У меня сзади, на спине, что-то болит! Може печёнка?».

Подружка, смеясь, в тон ей ответила:

– «Маш! Нет! Это не твоя печёнка. Это мой люля-кебаб!».

Все, кто был поблизости, прыснули от смеха.

А упомянутая Маша инстинктивно схватила себя рукой сзади за кофту, пытаясь повернуть её на своей высокой груди, из-за чего кофта почти вся скрутилась в непонятный жгут, частично обнажив её персикового цвета бархатную кожу на тонкой талии.

Подруга же Оксана успокоила её:

– «Да не боись ты, подруга! Чуть-чуть тебя запачкала. Сейчас протру твою печёнку, и ничего не будет заметно!».

Обе мило засмеялись. Но Платон больше обратил внимание на красавицу Машу, заодно приглядевшись и к её симпатичной подруге Оксане.

А ничего девочки! Надо будет попробовать ими заняться вечерком, познакомиться поближе – подумал он, проходя дальше к раздаче первых блюд. Однако решил всё-таки вставить свой комментарий к происшедшему:

– «Хохотушки! Смотрите только супом подолы не облейте! Он ведь со сметаной. А то кто-нибудь, что-нибудь подумает нехорошее!».

– «Почему же нехорошее?» – вдруг неожиданно смело подхватила тему для интимного разговора развеселившаяся Маша.

– «Очень даже хорошее!» – вторила ей Оксана, поглядывая на пальцы правой руки сразу понравившегося им мужчины.

От такого комментария у Платона, возбудив тело, разыгралось воображение.

Но он решил, что сейчас пока не место, ничего не ответив подругам – подходила его очередь, и надо было выбирать первое блюдо.

От такого диалога и предвкушения более тесного общения с девушками Платон, дождавшись своей очереди, игриво спросил симпатичную совсем молоденькую раздатчицу, не сводившую с него своих красивых серых глаз:

– А у Вас рассольник есть? Вчера очень вкусный был!».

Раздатчица, слышавшая предшествующий диалог между ним и девицами, и приревновавшая Платона к ним, немного растерявшись, без задних мыслей, радуясь, что Платон с ней заговорил, наивно ответила:

– «Да! Есть! Как раз вчерашний, но мало!».

– «Жалко, что его мало! Всем не достанется!».

– «Да хватит! Мы его разбавим!» – чистосердечно призналась девушка, машинально помешивая большой поварёшкой в огромной кастрюле с супом на дне.

Теперь уже грохнули от смеха не только девчонки, но и стоявшие позади Платона мужчины. А раздатчица, густо покраснев, со слезами на глазах быстро скрылась в подсобке.

Платон, сдерживая смех, передал её сослуживице, пожилой поварихе:

– «Да что она смутилась-то? Мы здесь все свои, всё понимаем!».

– «Да ничего!» – махнула та рукой.