И снова про войну(Рассказы и повесть)

«Сколько знает!» — приподнял брови Тихон, и от Баранова не ускользнуло это движение.

— Плох тот командир, что своих солдат не знает! — пояснил сержант. И опять виновато улыбнулся: — Ты в землянку мою сходи. Я здесь побуду. А там Петька с Зарифом. У Петьки тетрадь и карандаш.

Уже уходя, Тихон обернулся к Баранову, махнул рукой в сторону поля:

— Там справа бугорок небольшой, поглядывать надо. Как бы не подползли туда. Немцы.

— Хороший ты солдат, Тихон! — прицокнул сержант. — Серьёзный. Я за тобой погляжу ещё немножко, да может, перед ротным… на отделение порекомендую. Командиром!

Вслух Тихон ничего не сказал, а про себя выдал: «Ну да!» Шагал по траншее и чувствовал, как голова наливается жаром — краснеют уши, лицо, даже шея.

…Петька, а на самом деле Уразбек, как и Зариф, татарин, виновато развёл руками, когда Тихон забрался в землянку:

— Так-сяк думал, ничё не пишется! По-своему хорошо думается, а по-русски — на бумагу не ложится.

— Давай уж! — выдернул у него Тихон бумажный листок. Забрал и карандаш, почти новый, оставшийся от прежнего командира взвода — младшего лейтенанта.

Самодельная лампа, сделанная из гильзы от патрона крупнокалиберного пулемёта, чадила, но свет давала относительно ровный.

Столом Тихону служил патронный ящик.

Строчки ложились на листок аккуратно, с мягким наклоном вправо:

«Здравствуйте, уважаемая Аннушка.

Пишут Вам и Вашим деткам — Семёну, Володе и Танюше — боевые товарищи Вашего мужа красноармейца Зубова. Писать долго не позволяет боевая обстановка, так как находимся мы на самом переднем крае, но не написать нам нельзя, потому как многие из нас обязаны Вашему супругу своими жизнями».

— Не совсем верно, но красиво, — заглянув через плечо Тихона, заметил Петька.

Зариф, обнимая левую руку — раненую и перевязанную — правой, сидел на корточках в дальнем углу, у печки, качал головой и мурлыкал под нос какую-то непонятную мелодию.

— Цыть! — отогнал Петьку Тихон. — Не мешай!

«Был Ваш супруг человеком замечательной души, настоящим боевым товарищем. Рядом с ним каждый чувствовал себя как за каменной стеной. Помогал всегда чем мог: и делом, и словом, и махоркой последней».

— Не курил он вовсе! — заметил Петька, вновь подкравшись к Тихону.

— Цыть, я тебе сказал! — повысил на него голос Тихон, но замечание принял.

«Курить он, конечно, не курил. Но поскольку махорку у нас выдают всем и исправно, то делился ею с курящими и ничего в обмен не требовал: ни хлеба, ни сахара. А уж как рассказывал хорошо про Вас и Ваших с ним деток! Как вспоминал Сибирь с её лесами и землёй! И про лесхоз рассказывал — всех туда после войны звал. И мы, кто жив останется, обязательно приедем: поклониться Вам за Вашего мужа. То, что мы фашистов победим, не сомневайтесь. Победим! И отмстим за вашего мужа, нашего боевого товарища, обязательно».

— Верно пишешь! Ой, верно! — Петька, стоя за спиной Тихона, качал головой, поджимал губы. — Ой, мы им!..

Цыкать на него Тихон не стал, продолжил писать:

«В последнем своём бою красноармеец Зубов стоял на рубеже обороны до последнего дыхания. До последнего патрона бил ненавистного всем врага. И погиб в бою как герой, ни пяди земли не уступив фашистам. Рядом с ним были ранены его товарищи, но огнём своей винтовки прикрыл ваш муж, Аннушка, их жизни. И пусть Вы и детки Ваши лишились супруга и отца, но знайте: погиб ваш муж и отец ради вас, чтобы вы могли жить и помнить, каким замечательным человеком был красноармеец Зубов».

— Ай, хорошо! — Петька вдруг выхватил тетрадный листок из-под карандаша Тихона. — Дай! По траншее пробегу, пусть все подпишутся! Весь взвод! И карандаш дай…

На своё место Тихон возвращался неохотно, но почему-то обрадовался, увидев сержанта. Сказать, правда, ничего вперёд не успел, Баранов опередил.

— Петька уже был. Молодец ты, — похвалил сержант бойца. — Вот в самую точку написал! Ни прибавить, ни убавить — всё по делу.

— Товарищ сержант, — начал было Тихон.

— Подожди! — остановил его Баранов. — На сегодня отдохни. Я на часы ребят помоложе поставлю. А ты иди в землянку, поспи.

— Не надо, — мотанул головой Тихон. — Я это… Лучше сам здесь… Посмотрю. Постою. — И закончил свою мысль: — Вы меня командиром не назначайте. Мне сперва солдатом надо стать.

— Ага?! — то ли удивился, то ли обрадовался Баранов.

— Ага, — совсем не по-солдатски ответил Тихон.

…Минут через пять после того, как сержант ушёл проверять оборону, прибежал Петька. С письмом.

— Ты-то сам не подписал! Подпиши!

Тихон взял карандаш, попросил:

— Подсвети! — И, дождавшись, когда Петька щёлкнет кремешком зажигалки, и пламя осветит бумагу, поставил в конце длинного списка — полтора десятка — фамилий свою: — Ну, вот и всё.

Петька ушёл не сразу. Погасив зажигалку, спрятав её в карман шинели, стоял рядом, переминался с ноги на ногу.

— Чего тебе? — как-то неласково поинтересовался Тихон.

— А ничё! — отозвался Петька. Но через мгновение, склонившись к плечу Тихона, прошептал. На ухо: — Вдруг меня убьют, так ты моим письмо напиши. Как Зубову. Погиб в бою. И Зарифу отдай. Он переведёт как надо. Напиши ты, ладно?

ПЯТЬ ЛЕПЕСТКОВ

Рассказ