И сотворил себе кумира...

При нем наша четырехполосная, малоформатная многотиражка, выходившая три раза в неделю в 1000–1200 экземплярах, превратилась в ежедневную шестиполосную газету. А тираж за один год вырос до десяти тысяч. Он доставал бумагу сверх всяких фондов, и наконец, через ЦК добился того, что на заводе была создана своя типография. Там вначале печатали только цеховые газеты-листовки, различные бланки, ведомости, а позднее стали печатать и заводскую газету.

Производство танков считалось особо секретным. И для рабочих танкового отдела Т2 стали издавать газету-листовку «Удар». Она выходила иногда больше десяти раз в день. Каждый выпуск предназначался для отдельного цеха или пролета (чтобы описываемые в нем события не стали известны в других местах). Так соблюдалась секретность. И в то же время наши сообщения не отставали от событий больше, чем на два-три часа.

Редактором «Удара» с начала 32-го года назначили меня. Заодно поручили редактировать еще и многотиражку «Будивнык ХПЗ», которую мы выпускали трижды в неделю для рабочих, строивших новые секретные цеха.

Почти треть строителей составляли заключенные, жившие в бараках за дощатым забором позади завода. Одним из прорабов был инженер, осужденный на 10 лет за убийство жены, другим — троцкист, осужденный на 3 года. Среди рабочих и техников были воры, убийцы, растратчики. Охраняли их вахтеры в таких же темных формах, какие я видел в ДОПРе и самоохранники — тоже заключенные, обычно бывшие красноармейцы или милиционеры. Со всеми заключенными редакция общалась беспрепятственно. И в газете-листовке мы славили поименно ударников-строителей, которые «самоотверженным трудом искупают свои вины». Несколько осторожнее писали мы о строителях «трудармейцах». В «трудовых батальонах» отбывали воинскую повинность сыновья лишенцев, то есть кулаков, нэпманов, «служителей религиозных культов», а также толстовцы и сектанты. У них тоже были свои культуполномоченные, красный уголок, ударники и несколько наших рабкоров. Но все же они считались «классово чуждыми». Прежде чем похвалить кого-нибудь из них за хорошую работу, я обязательно «запрашивал» замполита батальона.

…Как мы могли верить в справедливость тогдашних судебных процессов, в то, что существовали вредители?

В 1928 году я был влюблен в Женю М., дочь инженера-«шахтинца», одного из главных подсудимых. Женя и ее мать говорили, что он не совершал тех преступлений, которые ему приписывали другие обвиняемые — его коллеги. Правда, он был против Советской власти, однако работал всегда лояльно и только не хотел доносить на тех, кто действительно устроили заговор и пытались его втянуть. Но после ареста он рассказал правду, и за это настоящие вредители стали его оговаривать. Отцу Жени расстрел заменили десятью годами. Он писал домой длинные, поэтичные письма о природе и книгах, уверял, что здоров и занят интересной работой по специальности. Самый старый из «шахтинцев», инженер Рабинович, в последнем слове сказал: «Я всегда был вашим врагом и останусь им, даже если вы меня пощадите». А его приговорили к восьми годам. Бухарин в той беседе с Каменевым, запись которой опубликовали оппозиционеры (сентябрь 1928 года), говорил, что Политбюро только благодаря ему, Томскому и Рыкову постановило расстрелять главных шахтинцев, а Сталин «не хотел расстрелов». Это сообщение Бухарина мы восприняли как свидетельство «примиренческого» отношения Сталина к вредителям. Но через год-два оно уже служило доказательством его великодушия. Значительно позднее я стал понимать, что этой игрой он просто хотел связать всех членов Политбюро кровавой порукой соучастия в новом терроре.

Когда весной 1930 года шел процесс СВУ («Спилка Вызволения Украины»),[33] то билеты-пропуска рассылали по заводам и учреждениям, раздавали активу и просто желающим. Суд заседал утром и днем в Оперном театре. (Вечером там ставились оперы и балеты.) Билеты для комсомольцев распределял мой друг Коля Мельников, конструктор и член заводского комитета комсомола ХПЗ, вдумчивый, безоговорочно строгий правдолюбец.

— Кто хоть раз соврет — для меня конченый человек. Доверие, как девичья невинность, — теряют раз и навсегда.

Потомственный инженер, он считал, что не пролетарское происхождение и не пролетарская трудовая деятельность обязывают его работать особенно много, с полной отдачей, особенно внимательно изучать все, что составляет «настоящую пролетарскую идеологию». Он стремился к полному безраздельному «слиянию с пролетарским коллективом».

Коля был очень пригож. Многие девчата называли его самым красивым хлопцем ХПЗ. Но, женившись восемнадцатилетним, он не позволял себе даже пошутить ни с одной из девушек, льнувших к нему.

— Комсомольская семья должна быть образцовой. Мещане про нас черт-те какие гадости распускают: «без черемухи», «собачьи свадьбы». Комсомолец, который корчит из себя дон-жуана, помогает мещанской антисоветской агитации. И вообще — кто нечистоплотен в быту, будет грязен и в общественной жизни. Кто врет жене, соврет и товарищам и комсомолу.