И в пепел обращен

– И, наконец, – заключил он, – все это лишь укрепит Карла в непоколебимой уверенности, будто Небеса на его стороне. Будто не народ Англии, а Всемогущий сделал его королем, и никакой меньшей силе перед ним не устоять. Он полагает поражение в войне карой небесной за согласие на казнь Страффорда вопреки всем своим обещаниям, и столь сверхъестественное спасение в последний момент непременно почтет за знак искупления грехов. И, вновь взойдя на трон, будет править в абсолютной уверенности, что власть дарована ему свыше. И вот тогда с ним уж точно не будет никакого сладу.

– Чего же ты хочешь? – спросила Луна, недвижно сложив руки поверх юбок.

Захваченный сим вопросом врасплох, Энтони горько рассмеялся.

– Я? Вернуть нашей стране твердость разума и трезвость рассудка. И короля, прислушивающегося к нижестоящим, а не только к Тому, кто выше. И чтобы эти шесть лет исчезли, как не бывало. Но этого ты предложить не можешь, а все, что можешь, уже предложила. И, сколь это ни щедро… – Из груди Энтони вырвался страдальческий вздох. – Нет. Короля мы спасти не сможем.

В глазах защипало от нежданных слез. Что ж, выбор разумен, целесообразен: действия обошлись бы слишком уж дорого. Однако сие решение стоило Энтони частицы души, и Луна подозревала, что в этот миг в нем умерла мечта, умерла вера в то, что единство с дивными поможет ему изменить к лучшему собственный мир.

Да, они не всегда правили в согласии, но Луна называла Энтони другом, и перемена в нем очень ее опечалила.

Поднявшись с кресла, она вновь потянулась к его рукам, однако он отступил, облекшись в броню стоицизма.

– Что ж, будем наблюдать дальше, – сказала она. – И, если появится возможность…

– Вот именно, – без особой надежды в голосе согласился Энтони. – Если появится, будем готовы ею воспользоваться.

Вестминстер-холл, Вестминстер, 20 января 1649 г.

Все это могли бы устроить в Виндзорском замке – так было б куда спокойнее. Однако ж люди, свято уверовавшие, будто своими руками вершат волю Господа, не удовольствовались бы расчетливо-осторожным отправлением правосудия вдали от глаз публики ни за что, а посему решили учинить суд над величайшим преступником королевства здесь, в самом средоточии его власти. И вот, жгуче-студеным субботним утром, Энтони, Кэт и Соам сели в карету и отправились вверх по реке, в Вестминстер-холл, дабы увидеть суд над королем своими глазами.

На крышах несли караул солдаты, отгонявшие тех, кто карабкался наверх, чтобы заглянуть внутрь, а то и разбить окно. Возможности войти в зал ожидало великое множество народу, но Энтони велел кучеру править к дому, что примыкал к восточной стороне дворца. Здесь он заплатил за вход для троих, и всех их пропустили на одну из галерей, наспех сооруженных в холле.

Перегородки, отделявшие друг от друга разнообразные суды, обычно собиравшиеся в холле, по этакому случаю снесли. Однако, вместо того, чтобы занять центр зала, сию грандиозную затею устроили у южной его стены – там, где в иное время располагались Суд королевской скамьи и Канцлерский суд. От этого затея проигрывала в зрелищности – простой народ, столпившийся за деревянными ограждениями, мало что сможет расслышать, а разглядит и того меньше – но Энтони, осведомленный о потенциальных опасностях, понимал, в чем тут суть. Пусть и отказавшиеся стеречь Виндзор, здесь люди Айртона взяли охрану в свои руки, а чем меньше галерей, тем меньше возможностей выстрелить в участников.

Однако сегодня подобного оборота событий, по-видимому, никто не ожидал. Безусловно, солдаты знали, где расположены входы на галереи, но обыскивать проходящих даже не думали.

«Я мог бы протащить сюда пистолет, а то и мушкет, вот только одно другого ничуть не разумнее».

Хотя, будь он уверен, что из этого выйдет толк – возможно, что-нибудь да прихватил бы.

Приехали они рано, дабы занять места поудобнее, и теперь ждали – ждали все утро, а там и за полдень. Бледная, как полотно, Кэт хранила молчание. Ни одна из шуток Соама успеха не возымела. Что же до Энтони – он неожиданно для самого себя обнаружил, что молится, сам не зная, о чем. Смутные, бессловесные, эти мольбы целиком завладели мыслями.

Как только колокола пробили два, двери в зал, наконец, распахнулись, впуская внутрь два десятка вооруженных алебардами стражей, а также чиновников, несущих церемониальный меч и булаву. А следом за ними…

Назначенных парламентом судей явилась едва половина. Энтони насчитал общим числом шестьдесят восемь, а если и ошибся, то разве что самую малость. Все они устроились на скамьях под огромным южным окном, а один, в черной мантии барристера, занял кресло лорда-председателя в первом ряду.

– Брэдшоу, – пробормотал Соам.

Энтони кивнул: председательствующий, прежде – один из лондонских судей, но вовсе не из величайших светил английской юриспруденции – был знаком и ему. Да, «высоту» репутации сего суда подчеркивала каждая мелочь!