Однако в алхимии Джек никогда не был более, чем дилетантом. К тому же, и для мудреных опытов с
Но как же придать заключенному в Луне пламени более мирную, безобидную форму? Ведь ему к ней даже близко не подойти. А если коснется ее – чего доброго, сгорит на месте.
И все же идея у Джека имелась только одна, а времени изобретать что-то еще, очевидно, не было. Кончики волос Луны начинали тлеть. Ничего не попишешь: либо погибнуть, проверив имеющуюся идею, либо думать и ждать – и погибнуть чуть позже.
– Надеюсь, получится, – пробормотал Джек, прыгая на возвышение, к Луне.
Переполнявшее Луну пламя стремительно, с ужасающей быстротою, отхлынуло прочь, к кому-то другому, и тут же внезапной приливной волной воротилось назад. Все тело напряглось, одеревенело, точно от удара молнии.
«Луна и Солнце…»
В сердце вспыхнула страсть – страсть, какой Луна не знала уже не первый десяток лет. Боль унялась, уступив место желанию.
Желание затмевало все прочие чувства, жгло кожу сильнее огня. Подобного не пробуждал в ней ни один из любовников – с тех самых пор, как сошел в могилу Майкл Девен. Стоило вспомнить чуткую нежность его рук, утраченных навсегда, и на глаза навернулись слезы. Казалось, всепоглощающая волна скорби вот-вот захлестнет, растворит душу без остатка. Ах, как же легко уступить, как просто уйти в забвение… чего и хотят, чего и желают ей Калех с Драконом. Смерти. Конца ее вечному существованию: сдайся, дескать, смирись…
Но нет. Оттесненная сей обоюдной атакой в самую глубь души, Луна нашла там покой, хладнокровие, свободу от жара пламени и леденящей стужи Хозяйки Зимы. «Вот это и есть я. – подумалось ей. – Дитя луны, вечное и безмятежное». Ввязавшись в политику, ревностно подражая интригам людей, она слишком просто, незаметно для самой себя, утратила эту безмятежность, но в глубине души осталась отнюдь не простой королевой, не ведающей ничего, кроме подковерных игр и фривольных забав.
Лисликовы Наследники были правы. Некогда дивные действительно являли собой нечто большее, чем сейчас, но те, кто обитал в темных углах бренного мира, позабыли об этом, увлекшись людьми. И вот теперь, в сей бесконечно долгий миг, Луна стала такой, как прежде.
Исполненная новообретенной силы, она восстала из глубины собственного «я» и тут почувствовала краткую, яркую вспышку чужого тепла. Нет, не Пожара – бренного смертного существа. Живого ума, движимого любопытством и состраданием, тягою к новым знаниям, стремлением обратить их к общему благу. «А это – он». Солнце ее Луны. Противоположность, однако не противник. Алхимические комплементы, соединенные в надмирное целое, они горят собственным пламенем – огнем не смерти, но жизни…
Все мысли растворились в блаженстве, в наслаждении, далеко превосходящем плотское.
Придя в себя, они обнаружили, что мощь Пожара преобразилась, послушная их воле. И все же она оставалась слишком сильна, слишком уж опасна: сдерживай ее далее – сокрушит. Теперь эту мощь следовало куда-то перенаправить. Куда?
Вместе они потянулись мыслью к второму своему телу, к Халцедоновому Чертогу, выстуженному дыханием Калех Бейр. Большая часть дворцовых покоев пустовала – лишь там, в амфитеатре, съежившись, сгрудились в кучу на белом песке чахнущие остатки их двора.
– Осторожно, – прошептала Луна, и вместе с Джеком вдохнула жизнь в дивных.
Бессильно поникшие головы поднялись, глаза заблестели, плечи развернулись, а Принц с королевой, бережно, не торопясь, вливали и вливали в подданных жизнетворный огонь, хранящий от стужи Калех. Над амфитеатром поднялось зарево, от каменных сидений потянулись вперед длинные, островерхие тени, песок сделался теплым, точно согретый лучами солнца, коих не видел многие сотни лет. По-прежнему осунувшиеся, но полные новых сил, дивные Халцедонового Двора поднялись на ноги, приготовившись к битве в защиту родного дома.
Вся сила Дракона была чужой, краденой. От начала и до конца, от скромных язычков пламени в пекарне Томаса Фаринора вплоть до Дракона, рожденного в недрах горящих прибрежных складов, Пожар слагался лишь из того, что похитил у Лондона – из теса и штукатурки, обращенных в огонь. Теперь его квинтэссенция, не разрушительная, но созидающая, оживила лондонских дивных, и те были готовы встретить врага наверху.
Инферно, угрожавшее выжечь Халцедоновый Чертог до последнего уголка, исчезло, однако ж Дракон отступать не спешил. Дракон по-прежнему тянул, тянул из дворца волшебную силу, дабы питать ею буйствующее пламя. Чертог был бездонным колодцем, из коего он выпил лишь первые капли, но уже изрядно прибавил мощи.
Преградить ему путь Луна была не в силах, ведь Камень не откликался на прикосновение одной лишь дивной, но теперь рядом с ее ладонью на глыбу известняка легла ладонь Джека, и оба вобрали остатки огня – чтоб приберечь для себя.
«Не здесь», – подумали оба и запечатали Лондонский камень, оставив Дракона в досаде реветь на улице, наверху.