И весь ее джаз…

Самый деликатный вопрос. Она же сама вокалистка. Это и есть корень преткновения всех талантливых людей, волею случая ставших администраторами. Продвигать только себя единственную — увеличить риски для всего коллектива. Искать таланты ярче своего — ах как это отвратительно сознавать.

Наступив на горло собственной песне — опять в прямом смысле слова, — Машка пригласила Валечку Толоконникову с третьего курса.

Это — что-то!

Представьте себе русскую красавицу, не очень высокую, не худенькую, с русой, естественно, косой до пояса и аккуратной головкой с прямым пробором. Щечки розовые, круглые, носик курносый, глазки голубые. Ни одного отступления от стандарта, кроме отсутствия сарафана и кокошника.

И вот выходит это чудо на сцену, берет микрофон, приоткрывает свои алые губки… и наверняка половина великих негров из Нового Орлеана вертятся в гробах, как пропеллеры! Хриплый, как будто прокуренный, бас (притом что девушка не курит вообще), невероятные, низкие обертоны и сумасшедший, мгновенно заводящий зал драйв!

Как говорится, наличие большого таланта в этом невысоком человеке — медицинский факт. Но не только талант присутствовал в Валечке Толоконниковой. В ее обыденной жизни имела место та же безумная страсть, что и в ее вокале. Если человек был ей симпатичен, то сразу определялся гениальным или, как минимум, неповторимым. Если же нет, то имелись иные определения. Для мужчин начальная степень неодобрения была — мудень в штанах. Для женщин, минимально жесткое — сука тупая.

Кстати, высшее одобрение девушка также отмечала двумя нелитованными терминами: …здато и невъ…бенно.

Все это Машка мысленно вспомнила вовсе не для того, чтобы унизить вокалистку-соперницу, а для того, чтобы лишний раз посочувствовать себе, музыкальному руководителю и идеологу «Mashka-Band». Ведь нужно будет и концерты проводить, и следить за тем, чтобы восторженные почитатели Валечкиных вокальных способностей не нарвались на ее способности вербальные.

Но — хватит о грустном. Потому что, похоже, счастье постучалось в ее двери. Тьфу-тьфу, чтоб не спугнуть.

И опять это мистически связано с ее бывшим преподавателем, Ефимом Аркадьевичем. В свое время он, будем называть вещи своими именами, спас ее сестру Женьку. И, что мелочи по сравнению с первым, — дал возможность Ежковой получить диплом маркетолога и рекламиста.

Теперь же он легким мановением пухлой и не сильно мускулистой руки с «Ролексом» последовательно решил целый ряд нерешаемых проблем. С репетиционной базой, с недостающей аппаратурой и, главное… с оплачиваемыми концертами!!!

Его логика была проста и понятна, а счастье заключалось в том, что, осчастливливая Машку, он попутно решал собственные бизнес-задачи. Это делало совместное будущее предсказуемым.

Итак, чем занимался ее препод?

Разыскивал по городам и весям очень талантливых и очень непризнанных художников. Эта задача, как оказалось, была несложной. В городах и особенно в весях — кстати, что это такое? — таланты ходили стаями. Причем практически все — непризнанные.

Дальше было самое трудное: определить, кто из этих непризнанных в принципе промотируем. Береславский, как нормальный ученый, даже выделил и классифицировал признаки этой промотируемости.

Талант — один из них, самый банальный.

Кроме него, имелось еще не менее десятка. Например, задел готовых работ. Все просто, как в его лекциях по маркетингу. Скажем, выкупил Береславский у художника десять работ. И потом вложил в раскрутку (художника и его работ) миллион рублей. Итого в начале бизнеса на одну картину пришлось сто тысяч рублей накладных расходов. Хреновое начало.

А вот если выкупил сто картин? Уже по десять тысяч накладных.

Кроме экономических критериев, были и общечеловеческие. Ведь что получалось: художник за свой труд имел немного, особенно на старте раскрутки. Примерно столько же имел Береславский (в лучшем случае), все остальное уходило на рекламу, пиар и арт-технологии (оцифровать картины, каталогизировать, нанять искусствоведов, напечатать принты, организовать выставки и продажу работ). Обычно же Ефим Аркадьевич в этот период только тратил, хотя категорически возражал, когда кто-то называл его меценатом.

— Я не меценат! — обиженно орал он. — Я — акула капитализма! Я еще заработаю на этих картинах свои миллионы!

При этом он был наполовину прав. Капитализм здесь, несомненно, присутствовал: чем больше «раскручивал» Береславский очередного художника, тем сильнее дорожали залежи картин на его складе. Во всем этом было лишь одно «но» — подобный бизнес не предполагал быстрых денег.

Тем не менее продажи случались. И не все художники переживали тот факт, что из заработанных бабок им достается лишь десять процентов. Даже умные мучились, успокаивая себя тем, что надежные небольшие выплаты лучше ненадежных больших. Глупые же пускались во все тяжкие — от тупого разрыва договора до подторговывания картинами из мастерской по дешевке.

В итоге на каждый удачный опыт у профессора имелись два неудачных.