И все же…

Мы, бесспорно, можем считать совпадения между биографией и литературным творчеством одной из тех вещей, которая делает Диккенса неизменно привлекательным. Начиная свои воспоминания, самый некомпетентный вымышленный рассказчик моего поколения показал, что освободился от своего прошлого, исторгнув из себя «всю эту дэвид-копперфилдовскую муть»[200]. Мистера Холдена Колфилда в один прекрасный день могут позабыть, но человека, случайно встретившего маленького мальчика, который угодил в западню подвала потогонного предприятия, и понявшего их родство, — никогда. Ключевую мысль мы обнаружим не в каком-то лукавом разговоре с экспертом темных глубин из Санкт-Петербурга, а во второй главе «Дэвида Копперфилда»:

«Может быть, это только иллюзия, но, кажется мне, большинство людей хранит воспоминания о давно минувших днях, гораздо более далеких, чем мы предполагаем; и я верю, что способность наблюдать у многих очень маленьких детей поистине удивительна — так она сильна и так очевидна. Мало того, я думаю, что о большинстве взрослых людей, обладающих этим свойством, можно с уверенностью сказать, что они не приобрели его, но сохранили с детства; как мне обычно случалось подмечать, такие люди отличаются душевной свежестью, добротой и умением радоваться жизни, что также является наследством, которого они не растратили с детских лет»[201]

.

Очаровывает, нет — даже соблазняет — то, как некое перегруженное знаками препинания викторианское предложение внезапно отступает и открывает клад «душевной свежести, доброты и умения радоваться жизни». Именно здесь подчеркивается центральная, путеводная и важнейшая мысль, которую Диккенс хочет донести до каждого из нас: все вы, кем бы вы ни были, — крепко держитесь за свое детство! Он сам был по-своему верен этому, и в радующей и не радующей меня манере. Он любил идею празднования дня рождения, щедро напоминая людям о том, что когда-то их не было на свете, а сейчас они живут. Это великодушно, и мы все могли бы брать с него пример. Это помогло бы мне, возможно, лишь самую малость простить человека, способствовавшего формированию индустрии дня рождения «Холлмарк», который к тому же отдельными, менее впечатляющими и более слезливо-сентиментальными прозаическими сценами в «Рождественской песне» взял величайший из всех когда-либо описанных дней рождения и помог превратить его в напоминающее Рамадан затяжное обязательное празднование, омрачающее сегодня наш декабрь.

Но представьте себе власть Диккенса. Несколькими блестящими штрихами пером он оживил и возродил народный праздник и превратил его в своеобразную манифестацию социальной солидарности: общую защиту от Грэдграйндов и Баундерби[202]

и людей, ответственных за нищету голодных сороковых годов. Впервые угнетенные англичане увидели знаменитость, человека богатого и прославленного, который был на их стороне. У нас есть краткие изложения — иногда в письмах самого автора — речей, произносившихся им перед восторженными толпами в залах по всей стране, словно разложенные авторские суфлерские карточки, заготовленные для наэлектризованных вечеров 1869 года, когда он представлял на сцене убийство Биллом Сайксом Нэнси[203], и потому ясно, что Диккенс обладал силой демагога, которая в других руках могла бы представлять опасность. Также абсолютно ясно, что он не мог моделировать злодеев наподобие Сайкса или таких героинь, как Нелл, из своего характера. Нет, он черпал из гораздо более широких и глубоких источников вдохновения. Главным из них было явное упрямое существование столь многих игнорируемых системой людей. Задумайтесь над этим, и в вашей памяти сразу же всплывет целый список: жалкий Джо из «Холодного дома»; Смайк[204]

; мистер Микобер[205]; Эми Доррит[206]

; Мистер Дик[207] — всех их гнетет и сгибает жизнь, и многие из них держатся на плаву (как бедный Дик Свивеллер[208]) лишь благодаря уникальному чувству юмора и абсурда. Диккенс сумел извлечь на поверхность колоссальные ресурсы лондонской жизни, став ее гидом и хроникером, не сравнимым ни с кем со времен самого Шекспира, и всегда помнил свои слова из последних сцен «Лавки древностей» — «не терять из виду ребенка».