И жизни новизна. Об искусстве, вере и обществе

При этом символы и аллегории оказались весьма востребованы церковной поэзией: им нашлось место в сложной композиции литургических гимнов и молитв с их изысканной техникой ploke, «плетения (или извития) словес». Так, в Акафисте Богородица названа «сырной горой» (то есть горой плодородной, рождающей — символ, взятый из Пс. 67: 16), однако никому не рекомендуется изображать эту гору вместо Ее настоящего образа. Появление символических и эмблематических фигур в позднерусских иконах (приблизительно с конца XVII века) можно рассматривать лишь как один из симптомов общего упадка иконописи. Главное назначение священного образа забывается.

11. Что создает образ? Присутствие отсутствующего

Несомненно, символизм присутствует в визуальном языке иконы: это, например, символические цвета одежды, помогающие узнать изображенного персонажа, или символические жесты, проясняющие смысл той или иной сцены, и т. д. Но все же главное средство претворения физической реальности в реальность священного образа — не символ. Орудие этого превращения стоит скорее искать в области пространственно-временно-световой структуры иконы. Но эту тему мы можем здесь только назвать; останавливаться на ней мы не будем. Еще один ключ к такому превращению можно увидеть в самом характере этого образа. Парадоксальным образом икона, которую мы видим, создает у нас впечатление, что мы смотрим на что-то невидимое. Как такое возможно? Можно предположить, что это происходит потому, что фигуры, изображенные на ней, погружены в созерцание чего-то невидимого. Они даны в состоянии молитвы. Созерцая их, мы как будто следуем тому созерцанию, которое происходит в них, в то время как они созерцают что-то такое, что на иконе не может быть увидено[220]

. Это изображение молитвы, которая порождает молитву (молитву глядящего на икону). Это не картина. Это зеркало[221].

А то, что они (фигуры на иконе) видят, совсем не похоже на то, что, как обычно полагают, видят святые в своих экстатических видениях. Там нет никаких образов, никаких фигур и сцен. Просто присутствие Божественного Света. Иконный образ — это, по существу, косвенное изображение невидимого света, отсылка к нему — к свету, который изобразить невозможно. Как проницательно замечает Л. Успенский, предшественниками иконного образа были не культовые языческие образы или погребальный фаюмский портрет. Эти возвышенные, но в то же время реалистичные образы имеют другой источник: они происходят из ветхозаветного запрета на изображения Бога. Иконы как бы помнят этот запрет — и являются после него. Иконные образы как бы говорят: только теперь такое изображение стало возможно — благодаря Воплощению Христа. Итак, то, что мы видим в иконе, — это выражение невыразимого, апофатическое описание того, что просто не может быть передано никаким другим способом.

Те, кто думает об апофатическом подходе как о методе чистой негации — отрицании любых утверждений о Боге, — очень далеки от его православного понимания. Апофатический метод состоит не просто в отрицании всех категорий и признаков, которые мы по-человечески приписываем Божественной реальности, но в том, чтобы косвенно привести человека к прямому контакту с этой реальностью. Этот контакт может быть даже прямее и сильнее, чем когда для этого используется катафатический (положительный) метод. Как говорит великий представитель апофатической школы свт. Григорий Палама, главное слово здесь — не отрицательная частица «не», а союз hos, «как», «как бы» — и это, возможно, лучший способ описать, что такое образ.

Образ — это не «не» того, что он изображает: не отрицание первообраза; это его «как», его, на языке Хайдеггера, просвет, Lichtung в этот первообраз.

Православная традиция, настаивая на реальности видимого, представленного в образах[222], воплощает таким образом собственную сущность: она утверждает себя как веру в Бога воплощенного — в Бога, который однажды облекся в видимую человеческую плоть и открыто предъявил миру Свою керигму, свою весть.

12. Богословское молчание

Как одно из следствий доктринально обоснованного предпочтения образа понятию, а созерцания — спекулятивной мысли, «умозрение в красках» (как Е. Н. Трубецкой назвал иконопись), а не богословие в виде трактатов и «Сумм» — это почти все, что создано веками русской православной культуры. Это почти полное отсутствие дискурсивных богословских текстов, общеизвестное «богословское молчание» русского христианства разительно отличает Русь от духовной матери, Византии, с ее огромным корпусом утонченных и сложных богословских писаний.