Я-1

Из вереска напитокзабыт давным-давно.А был он слаще мёда,пьянее, чем вино.В котлах его варилии пили всей семьёймалютки-медоварыв пещерах под землёй.Пришел король шотландский,безжалостный к врагам,погнал он бедных пиктовк скалистым берегам.На вересковом поле,на поле боевом,лежал живой на мёртвоми мёртвый на живом.Лето в стране настало,вереск опять цветёт,но некому готовить

вересковый мёд.В своих могилках тесных,в горах родной землималютки-медоварыприют себе нашли.Король по склону едетнад морем на коне,а рядом реют чайкис дорогой наравне.Король глядит угрюмо:«Опять в краю моёмцветет медвяный вереск,а мёда мы не пьём!»Но вот его вассалыприметили двоихпоследних медоваров,оставшихся в живых.Вышли они из-под камня,щурясь на белый свет,— старый горбатый карлик

и мальчик пятнадцати лет.К берегу моря крутомуих привели на допрос,но ни один из пленныхслова не произнёс.Сидел король шотландский,не шевелясь, в седле.а маленькие людистояли на земле.Гневно король промолвил:«Пытка обоих ждет,если не скажете, черти,как вы готовили мёд!»Сын и отец молчали,стоя у края скалы.Вереск звенел над ними,в море — катились валы.И вдруг голосок раздался:«Слушай, шотландский король,

поговорить с тобоюс глазу на глаз позволь!Старость боится смерти.Жизнь я изменой куплю,выдам заветную тайну!»— карлик сказал королю.Голос его воробьиныйрезко и четко звучал:«Тайну давно бы я выдал,если бы сын не мешал!Мальчику жизни не жалко,гибель ему нипочём.Мне продавать свою совестьсовестно будет при нём.Пускай его крепко свяжути бросят в пучину вод,а я научу шотландцевготовить старинный мёд!»Сильный шотландский воинмальчика крепко связал

и бросил в открытое морес прибрежных отвесных скал.Волны над ним сомкнулись.Замер последний крик…И эхом ему ответилс обрыва отец-старик:«Правду сказал я, шотландцы,от сына я ждал беды.Не верил я в стойкость юных,не бреющих бороды.А мне костер не страшен.Пускай со мной умрётмоя святая тайна— мой вересковый мёд!..»Роберт Луис Стивенсон.(Перевод Самуила Маршака).

7

На исходе седьмой недели довольно невнятных моральных страданий, связанных с освобождением от героиновой зависимости, я снова пришёл к моей несчастной матери и сказал: «Мама, я не могу больше! Помоги мне лечь в больницу. У меня больше нет сил…»

Я действительно устал жрать в оптовых количествах «Сонапакс», спать по семнадцать часов в сутки, принимать на ночь по пять колес «Феназепама» и читать какую-то околесицу про гномов и гоблинов, ибо ничего другого я вообще тогда не воспринимал.

Это была уже вторая больница за последние четыре месяца. 1-я была 19-ой. «Наркологичкой» в районе Текстилей. Там, кстати, было очень весело. Примерно по трём причинам.

Во-первых, мне нравилось, что я своими руками вынимаю себя из так сказать Ада и то, что я лёг туда, уже пережив очередные ломки, вследствие чего меня, к моему сожалению, не стали вводить в так называемое «коматозное состояние», каковое весьма похоже на торч.