Я, Бабушка, Илико и Илларион

«Это значит, что бог наказывает вора! Что, не нравится соус?» — ухмыльнулся я.

«Зурикела Вашаломидзе, если ты решил провести всю жизнь на этом дереве, то сиди. Но если спустишься когда-нибудь вниз — прирежу, как рождественскую свинью!»

«Сам во всем виноват!»

«В чем я виноват, сукин ты сын, в чем? Черешней хотел угостить тебя, подлеца. А навоза для тебя в моем доме до второго пришествия хватит».

«Ну будет тебе! Я спускаюсь, пусти меня!»

«Зурикела! Пожалей свою грешную голову, не делай ни шагу!»

«А что, летать прикажешь?»

«С ума меня сведет этот мерзавец! Ты как со мною разговариваешь, молокосос?! Как мне теперь домой идти, ты подумал об этом?»

«А мне как идти?»

«Тебе идти не придется больше! Труп твой, слышишь, труп я принесу домой!» — Илларион собрался было дотянуться до меня, но закашлялся. Его тошнило. Я камнем свалился с дерева.

«Илларион, дорогой, что с тобой? Тебе плохо?»

«Прочь от меня, не прикасайся!» — оттолкнул он меня. Поглощенные перебранкой, отравленные зловонием, мы ослабили бдительность. Вдруг на балконе Илико что-то загрохотало, упало, покатилось и разразилось истошным воплем:

«А-у-у, держи его, держи! Вы зайдите снизу, вы — отсюда, остальные — оттуда! А-у-yy!!!»

Опрокинув плетень лобовой атакой, мы галопом выскочили на дорогу. Грянул выстрел.

«Еще подстрелит нас, косой черт!» — пробормотал Илларион, взваливая на плечо мешок с мукой.

«Не бойся, пока он будет перезаряжать берданку, мы успеем уйти!»

«Черта с два! Ружье-то двуствольное!»

«А ты почем знаешь?»

«Да я же ему одолжил свое!»

«Ну, тогда пеняй на себя!»

«Бери мешок, дурак! Бежим!»

Я подхватил свой мешок и собирался было последовать за Илларионом, как раздался второй выстрел. Илларион выронил ношу, странно согнулся, одной рукой ухватился за меня, другой — за мягкое место и издал вопль, от которого задрожали стекла в доме Илико. Я поспешил зажать ему рот. Илларион извивался, словно ужаленный, вертелся волчком, приседал, вытягивался — словом, выделывал такие трюки, которым позавидовал бы любой акробат. Пришлось бросить мешки и взвалить раненого себе на спину…

…Тетя Марта смеется до слез. Потом, обессиленная, перекатывается со стула на кушетку и машет мне руками — замолчи, мол. Но остановить меня не так-то просто…

«…Зурикела, дорогой, не оставляй меня, не срами на старости лет! — молил меня Илларион, скрипя от боли зубами. — Ох, Илико Чигогидзе, попадись ты только мне в руки! Уж я разделаюсь с тобой!.. Зурикела, спаси меня, умираю!..»

«Соль-то каменная?» — спрашиваю я.

«Смеешься, негодяй? Издеваешься? Ну, погоди, Доберусь я до вас обоих, мерзавцы!.. О-о-о, боже, будет ли конец моим мучениям?.. Горю!..»

«Потерпи, скоро рассосется…»

«Когда же это будет?! Всадил в меня, косой черт, пуд соли!»

Я осторожно опустил Иллариона на землю, уложил лицом вниз, спустил с него штаны и осмотрел рану. «Плохи мои дела? — простонал Илларион. — Дотяну до утра?»

«Ну что ты, Илларион!» — успокоил я его.

«Зурикела, сынок, подуй на рану, авось полегчает!» — взмолился Илларион.

Битый час сидел я подле него, дул на рану и проклинал Илико. Потом кое-как, с большим трудом дотащил Иллариона до дому, уложил на кушетку и наложил на посиневшую рану мокрое полотенце. Затем я сбегал к себе домой, привел бабушку и больше не отходил от кряхтевшего и стонавшего друга.

«Видишь, видишь, Ольга, какую он со мной выкинул шутку? — сокрушался Илларион, впиваясь зубами в подушку. — У-у, одноглазый дьявол, доберусь я до тебя! Доберу-у-сь!..»

«Неужели он не знал, что это ты?» — спросила бабушка.

«Упаси боже! Если бы он меня узнал, лежал бы сейчас ваш Илларион с пулей в груди…»

«Поделом тебе! В другой раз будешь умнее. А ты о чем думал, прохвост? — вдруг накинулась на меня бабушка. — Раздевайся сейчас же и ложись спать. Постираю вашу вонючую одежду, авось высохнет до утра, а нет — так валяйтесь в постели… Лодыри!..»

Легли мы только на рассвете.

…Было совсем светло, когда на дороге показался Илико. Я первым заметил его из окна и затаил дыхание. Илико нес на спине два мешка с мукой. Мешок побольше он сбросил у ворот Иллариона, другой перекинул через наш плетень. Потом он сложил руки рупором и закричал:

«Илларион!.. Илларио-о-н!.. Ты что, не слышишь, дорогой?»

Илларион молчал, как могила.

«Зурико! Зурикела-а-а!» — не унимался Илико.

«Чего ты разоряешься, косой черт! — откликнулась бабушка. — Чуть свет будишь мне ребенка! Что хотел?»

Илико, который больше всего на свете боялся моей бабушки, сразу же смягчил голос:

«Ничего, дорогая Ольга, я хотел только узнать, дома ли Илларион».

«А мой Зурикела сторожем к нему приставлен, что ли? Пойди и сам посмотри!»

Илико с минуту молчал, словно сил набирался, а потом разразился:

«Где ты, носатый дьявол?!. Выйди, покажись!.. Не смеешь?.. Вор! Разбойник!.. Нашел себе занятие — воровать чужую черешню!.. Бесстыдник!.. Ну, каково лежать в постели? Не нравится?.. А может, подбавить еще немного соли? Не хочешь? Выходи, говорю тебе, покажись!.. Не можешь ходить? Так тебе и надо, бандюга! Будешь знать, как обворовывать честных людей!..»

«В чем дело, Илико, за что ты его так проклинаешь?» — спросила бабушка.