Я буду надеяться на чудо

Народ подходил лениво. Митинг в ожидании наплыва участников отложили минут на десять, но, когда стало ясно, что не только народа не прибавится, но ещё, пожалуй, пришедшие начнут разбегаться, Денис вышел к микрофону. Говорил он взволнованно, и из-за этого, наверное, не очень убедительно. Затем выступила очень старенькая учительница. Она говорила тихо, но интересно. Говорила о воде, о почве. Наверное, биолог или географ.

Потом, как ни странно, выступали торговки с рынка. Когда вышла Ираида Семёновна, у которой дядя Гена и Катя работали, мужик, стоявший у ребят за спиной, крякнул и шепнул соседу: «Шикарная женщина!» А когда она начала говорить, добавил: «Да ещё и умная!» Валька оглянулся на него с недоумением: умная – да, но шикарная? Да она чуть ли не бабушке ровесница! В общем, все выступающие говорили по делу, но народ хлопал лениво. Истерически реагировала группка женщин, стоявших ближе к трибуне. Аня шепнула Вальке, что они все живут на Трудовой. Услышавший её шёпот всё тот же мужик вздохнул: «Своя рубашка ближе к телу. А вы заметили, что ни одна сволочь из администрации не явилась? Чихали они на нас! Взятку получили и посмеиваются».

Аня отошла к тумбе, куда в праздничные дни вставляют разноцветные флажки, и яростно что-то чиркала в своём блокноте. Интересно, что там у неё? Валька как-то спросил, не зарисовки ли она делает. Девочка отмолчалась. Ну, он больше и не спрашивает, подумаешь!

Митинг быстро закончился. Народ стал расходиться, несколько наиболее активных участников собрались около телевизионщиков, любопытствующие стояли в отдалении. Денис давал интервью. Он тоже сказал, что администрация игнорирует население. Заспорил какой-то пенсионер, утверждая, что приезжие вкладывают средства в бюджет города, а этот, которому выделили участок, на свои средства расчистит родник, сделает купальню. «Да не дай бог, – возмутился Денис. – Народ этот источник святым считает, а этот хрущ в нём купаться собирается!»

– Куда пойдём? – спросил Валька девочек.

– Мне домой надо, – заявила Аня.

Валька удивился:

– Ты не больно-то на мамины звонки реагируешь, а тут вдруг надо!

– Аня что-то писала, – сказала Энн. – Ты, наверное, впечатления записывала? А может, куда-то заметку пошлёшь?

– Песню я написала, – призналась Аня. – Надо с инструментом попробовать.

– А ты умеешь? – вырвалось у Вальки.

Энн ткнула его в бок:

– Ты что, Валька? Если Аня говорит, значит, делает! Ты что, не видел, она с блокнотом не расстаётся. Она, наверное, уже не один десяток песен написала.

– Двенадцать, – призналась Аня. – Эта тринадцатая будет.

– А говорила, что на гитаре играть не умеешь, – не успокаивался Валька.

– Конечно, не умею, – ответила Аня. – Три аккорда для аккомпанемента мама показала – и всё.

– Ань, а нам ты споёшь? – спросила Энн.

– Ну…

– Но тебе ведь нужны слушатели! Бардовская песня – она же для единомышленников!

– Ладно. Но не вздумайте смеяться! Я свои песни никому кроме Лизы не пела!

– Лиза – это подруга?

– Сестра. Старшая. Она в «Щуке» учится.

– Ого, – вырвалось у Вальки. – Ты тоже артисткой будешь?

– Даже и не собираюсь, – буркнула Аня. Друзья глядели недоверчиво, и она горячо принялась их убеждать. – Правда, правда! Лиза всю жизнь об этом мечтала, она и музыкалку закончила с отличием, и в хореографическом кружке занималась. А я из-под палки два года на фоно барабанила, а танцевать отказалась категорически.

Валька за Аню переживал. Или за себя? Было у него такое качество: когда при нём кто-то опозоривался, он испытывал такое чувство неловкости, будто сам что-то постыдное сделал. И сейчас он боялся, что песня будет дурацкая, исполнение фальшивое и вообще…

Аниной мамы дома не оказалось. Энн и Валька устроились на диване, а Аня села на стул перед пианино, положив на закрытую клавиатуру свой блокнот. Некоторое время бренчала на струнах гитары, а потом запела:

Как землю родную любили мы с детства!

Она нам от предков досталась в наследство:

Прозрачный источник с водою волшебной,

А рядом поляна с травою целебной,

И воздух наполнен серебряным звоном

От птиц, что порхают над лесом зелёным.

Но землю родную пришельцам продали,

А мы, сберегая покой, промолчали.

И лес на дрова чужаки порубали,

И птиц постреляли, чтобы спать не мешали,

В источнике моют свои ламборгини,

А вместо поляны их дачи отныне.

За то, что отцы без волнения жили,

Их дети таким этот мир заслужили:

И землю, заросшую сорной травою,

И крик воронья над больной головою,

Где лес был – теперь только мусора кучи

И ветер зловонный над речкой вонючей.

Замолчав, Аня ещё некоторое время сидела спиной к зрителям. Потом резко развернулась.

– Аня, я в шоке, – воскликнула Энн. – У меня из знакомых никто сочинять не умеет! Только одна девочка у нас в классе как-то сочинение в стихах написала. Там были слова: «Зеркальная вода плещется о берега». Я сказала, что, если вода зеркальная, значит, неподвижная, и плескаться не может. Так она заплакала! И сказала, что я ей завидую! А я правда не завидовала! А тебе завидую, потому что у тебя талант.