Я буду рядом

Я лежала, уткнувшись лицом в стол, как вдруг услышала – кто-то окликает меня. Я подняла голову с заляпанного пятнами блокнота и прислушалась к звукам, доносящимся из-за закрытой двери.

– Юн!

Это была моя двоюродная сестра. Я встала и открыла дверь. При виде меня веснушчатое лицо двоюродной сестры, которая была уже на девятом месяце беременности, расцвело от радости. В руке она держала пластмассовый лоток с кимчи.

– Почему ты не подходила к телефону? – спросила она.

– А разве телефон звонил?

Она отнесла кимчи на кухню и взглянула на меня:

– Твой отец сказал, что уже пытался дозвониться до тебя сегодня утром.

– Сегодня утром?

Двоюродная сестра была дочерью сестры моей мамы. Отец звонил ей и расспрашивал обо мне. Именно он позвонил мне рано утром полгода назад, чтобы рассказать о Дэне. Он сказал, что будет лучше, если я узнаю эту новость от него, а не от кого-то другого. Думаю, он до сих пор каждый день ходит на мамину могилу на рассвете и на закате. Когда устанавливается холодная погода, он закутывает соломой ствол мирта на маминой могиле, чтобы уберечь от морозов, а весной первым делом убирает солому. Дерево широко раскинуло свои ветви над маминой могилой, в дождливые дни ветви защищают ее от непогоды, а в солнечные – от палящего зноя. Казалось, что мирт не пересаживали со двора и он с самого начала так здесь и рос.

– Твой отец попросил меня приехать и проверить, все ли у тебя в порядке. Еще позавчера он пытался до тебя дозвониться, но так и не смог. Знаешь, в котором часу он мне сегодня звонил?

– Нет.

– В шесть утра. Судя по всему, он глаз не сомкнул, ведь ты вчера весь день не подходила к телефону. Почему ты не берешь трубку?

– Я не слышала звонков.

– И я тоже несколько раз тебе звонила.

Я бросила взгляд на телефон. Тот самый аппарат, который отец специально привез из дома, чтобы звонить и узнавать, как идут мои дела в городе.

– Может, он отключен? – спросила сестра и потрогала телефонный провод. – По-моему, все в порядке. Почему же ты не слышала звонков?

После того дождливого воскресенья во дворце Кёнбоккун я несколько дней не выходила из комнаты. Когда мне стало совсем невмоготу сидеть взаперти, я выбралась на крышу и смотрела на город. Я долго разглядывала сияющую огнями на прежнем месте телебашню Намсан как некий символ. Когда я в последний раз выходила из дома? Я вспомнила, в тот день я отправилась на учебу, как обычно, туго затянув шнурки и пройдя пешком всю дорогу до университета. Там я узнала новость о профессоре Юне. Я кинулась искать Мен Сё, который почти не появлялся на занятиях с тех пор, как присоединился к участникам голодовки, устроившимся напротив собора на Мендон. Я рассказала ему, что профессор Юн написал письмо с отказом от должности преподавателя в университете. Он добровольно ушел с работы, заявил, что не может продолжать преподавать из-за того, что многих его учеников исключили из университета по недопустимым причинам. Казалось, Мен Сё ничуть не удивился. И даже когда я протянула ему копию написанного профессором Юном письма со словами: «Моим студентам», Мен Сё спокойно взял его и сказал: «Теперь Миру наверняка перестанет ходить на занятия». И тут я сообщила ему, что профессор Юн уезжает из города и собирается поселиться в сельской местности, а Мен Сё ответил: «Похоже, так и будет», словно уже все знал заранее. И действительно, как только лекции профессора Юна исключили из программы, Миру перестала приходить в университет. После продажи дома, в котором мы жили несколько дней втроем и еще с Дэном, она время от времени заходила ко мне в гости, опиралась на бетонное заграждение на крыше и смотрела на дом. Вероятно, она ходила туда, ведь однажды мрачно обмолвилась, что они приводят дом в порядок. В доме появились новые жильцы, и теперь по вечерам в его окнах горел свет. Миру сказала: «Надеюсь, они счастливы в нем». Я удивилась таким словам Миру, которая горячо спорила и ругалась с родителями из-за продажи дома. Я посмотрела на ее лицо, освещенное огнями ночного города. Миру с серьезным видом поинтересовалась: «Как поживает Дэн?» – я ответила: «Наверное, у него все хорошо».

– Юн! С тобой все в порядке? – снова спросила меня двоюродная сестра, заметив мой пристальный взгляд на телефон. – С тобой все в порядке?

С момента нашей последней встречи веснушки усыпали все ее прежде белокожее лицо. Мой взгляд упал на ее огромный живот.

– Я стала огромной, правда? – Она улыбнулась и положила руки на живот. – Говорят, если живот так выпирает, значит, будет девочка.

Она обхватила руками свой выпуклый живот. В ней говорил инстинкт будущей матери, стремящийся защитить свое еще не рожденное дитя. Я не могла поверить, что она поднялась ко мне в комнату по многочисленным ступенькам лестницы, неся с собой кимчи, придерживая свой огромный живот и сверкая веснушками, разбросанными по всему лицу.

– Вероятно, я крепко спала.

– Но ты даже не слышала телефонный звонок?

– Вчера я много гуляла.

На самом деле я все это время сидела дома, но не знала, что ей ответить.