Я буду в маске

Брови Льва живо поползли вверх, но ничего сказать он не успел, так как из своей комнаты вышла мама. На кухню она зашла как раз в тот момент, когда прозвенела микроволновка, сообщая, что плов разгорелся. Мама оглядела стол и, увидев, что я его ещё не накрыла, молча покачала головой и сама полезла в шкаф, чтобы достать посуду и хлеб. Расставив три тарелки и положив рядом вилки, мамуля извлекла из микроволновой печи горячий плов и разложила его по порциям. Потом она заправила салат и гостеприимно сказала:

— Приятного аппетита.

Лев тут же приступил к еде и, попробовав плов, сразу заявил, что он великолепен. Я же нехотя ковырялась вилкой в своей тарелке и, поглядывая на Майского, с нетерпением ждала, когда он утолит свой голод.

— Лев, а не желаете наливочки? За знакомство? — предложила вдруг мама. — Наш папа восхитительно делает наливку из черноплодной рябины, выращенной на нашем участке.

— Лев за рулём, — напомнила я. Мама с улыбкой посмотрела на меня и ответила:

— Ничего. Он может остаться у нас.

От услышанного я чуть не подавилась.

— Стесняюсь спросить — где? — откашлявшись, поинтересовалась я, вспоминая, что диван в гостевой комнате отсутствует, а значит, в нашем доме нет свободных коек.

— Как где? В твоей комнате, — с каким-то странным удивлением ответила мама. — Мы же все уже взрослые люди…

— Мама!

— Что мама? — улыбнулась она и повторила вопрос Льву: — Так как насчет наливочки?

— С удовольствием попробую, — кивнул Лев. А я в очередной раз едва сдержалась, чтобы не пнуть наглого писаку ногой. В отношении мамы тоже были такие желания, но воспитание напрочь прогнало такие мысли.

Наливочка и рюмочки тут же оказались на столе. Разливать ее вызвался единственный за нашим столом мужчина, но я перехватила его инициативу и сама весь вечер разливала наливку. Делала я это с особым умыслом — выпроводить писателя не получилось, и спать сегодня нам придется в моей комнате, а я, оказывается, слабая девушка и устоять перед магнетизмом Льва не могу. А для того, чтобы избавить себя от соблазна, Майского следует… устранить. Самый подходящий вариант на данный момент — это напоить писателя. И я принялась осуществлять задуманное — часто наполняла рюмки, но нам с мамой наливала по половиночке, а Майскому целую.

Но как бы я не пыталась напоить Льва, до нужной кондиции он не напивался. Сидел и довольно трезвой речью расхваливал маму за уют в доме. Они вообще очень быстро нашли общий язык, и мамуля уже называла Майского на "ты" и Левой. А он в ответ и с маминого позволения обращался к ней "тётя Оля". Меня как будто не замечали и по-наглому пользовались мной лишь в качестве бармена.

Я, налив очередную рюмку и тяжело вздохнув, посмотрела на часы — одиннадцать часов. И тут мама завела "старую песню", начала рассказывать Льву о моём школьном детстве. В который раз в жизни послушав, как я первого сентября закрылась в ванной, отказываясь идти в первый класс, вдруг поняла, что мама, сама того не подозревая, пришла мне на помощь. Ведь такой мамин монолог, как правило, затягивался надолго. У меня есть шанс по-другому избежать соблазна. И я под шумок проскользнула в свою спальню, а потом и в ванную.

Быстро помылась, переоделась в пижаму и вышла обратно в столовую. На моё отсутствие ни мама, ни Лев вроде как внимания не обратили, и нынче мама уже рассказывала Льву о моём талантливом сочинении, продолжении на книгу Александра Сергеевича Пушкина "Дубровский". Ага, Дашка, значит, трогательный материнский рассказ о своем чаде сейчас находится примерно на середине, и у меня есть минут десять. А за это время, как правило, человек вполне способен заснуть.

Я прошмыгнула в свою комнату, погасила свет и тут же забралась под одеяло.

И, действительно, вскоре уснула…

Глава 17. Наказание и доказывание

В детстве у меня был котёнок. Хорошенький, пушистенький, голубоглазый. Он даже был породистым. Какой именно породы, я уже не помню. Но помню, что заводчица к лотку его приучила. Я с детства была обязательной и поэтому со всей ответственностью исполняла возложенные на меня обязанности: вовремя кормила кроху и сама меняла ему лоток. Но играть с котенком мне не хотелось… Потому как я мечтала о собаке с того самого дня, как впервые увидела это животное. Мне неважно было, какой была бы собака — большой или маленькой, чёрной или белой, мохнатой или гладкошерстной… породистой или нет. Меня в первую очередь подкупала та самая верность, которую приписывали этим животным. А мне нужен был друг. Настоящий, преданный… И я была готова гулять с ним, играть, кормить…

Но мне подарили котёнка. И я ухаживала за ним. Но без умиления и особой радости.