Я буду всегда с тобой

Сейчас не было ни моря, ни мамы, всё это убила война, но Костя усмирял слёзы, держал их крепко внутри себя и наружу выпускал редко, только наедине с собой. Он – мужчина, он, спасшийся от блокады, видел в жизни столько крови и мёртвых тел, что, если плакать по каждой смерти, глаза выест от едкой соли и они перестанут видеть.

Константин был готов для подвига. Подвиг – это убить фашиста. Фашист – не человек, это ходячий паучий знак, свастика, пятно на мишени. Товарищ Эренбург в своей книжке (она попала к Косте случайно, забытая кем-то в вагоне поезда, когда они переезжали через Урал) так и пишет: «Убей фашиста».

Однажды в городе, уже обезличенном, с домов поснимали номера и названия улиц, боялись шпионов, уже голодном и выстуженном первой страшной ленинградской зимой, в городе, в котором с осени из живности не осталось ни собак, ни кошек, ни голубей, только люди, если их можно было назвать людьми, потому что они больше походили на тени, чем на человека живого, в доме, где они жили с мамой, Костя с приятелями-мальчишками нашли на крыше спрятанную в дымоходе электролампу, которой подавали в воздух световые сигналы. Провода от неё спускались по стене вниз, в одно из окон на втором этаже. Мальчишки вычислили квартиру, и, когда явились взрослые во главе с участковым милиционером, оказалось, что за опечатанной дверью, на столе, куда вели провода, установлено замыкающее устройство, а рядом крошки от недавней еды. Эта сволочь, что подавала врагу сигналы, жрала себе спокойно и радовалась, что из едва цепляющихся за жизнь теней получается костяное крошево, перемешанное с камнями и известковой пылью.

Даже здесь, в городе на Полярном круге, Костя вздрагивал и стискивал кулаки, когда видел переселённых из-за Урала немцев. Да, он понимал, что эти немцы совсем не те, что летели в бомбовозах над Ленинградом и убивали осколками его маму, но ощущение их причастности к подлости, которую они устроили на земле, не оставляло его подолгу.

…Над Чёрным морем играет музыка, оркестр эпроновцев встречает поднятый из глубины скелет английского корабля. Водолаз Алексей Панов оглядывает товарищей, лицо его освещено усталой улыбкой. «Конец фильма». В зале включают свет.

Если бы Ванюта Ненянг встретил под водой железного человека, он сказал бы железному человеку: «Ты – ид ерв, ты – хозяин воды, ты питаешься рыбами, лодками, кораблями, ты ешь пищу из железной коробки, паяльной кислотою воняющей и невыносимой для людского желудка, можешь даже и человека съесть, как ест его хибяри нгаворта, и раков ешь, и птицу, и кита, и тюленя; ты носишь одежду из железа, которую не прокусит щука; когда ты в гневе, воды закипают и пенятся и реки вылезают из берегов; когда ты спишь, на воде нарастает лёд, чтобы тебя не касались звуки и твой сон не подгрызала тревога. Ты – ид ерв, значит, ты можешь всё в пределах твоих владений и даже немного шире, если спят другие хозяева; ежегодно ты обходишь все воды вместе с рыбами, которые тебе служат, смотришь, всё ли верно устроено, нет ли где неправды и своеволия, высматриваешь затопленные стволы, проверяешь речные пастбища, смотришь сети, морды, пущальницы, много знаешь, многое видишь.

Ты скажи, – сказал бы ему Ванюта, – вот ты ешь свои лодки и корабли, свою пищу из железной коробки, а растёт отсюда недалеко, в двух-трех по́прысках, даже меньше, яля пя, светлое дерево, лиственница, некормленое растёт; а каково ему некормленому расти, когда ни хлеба, ни вина, ни оленей, ни сукна, ни самой мелкой монеты, чтобы силу держать в стволе, никто ему этого не приносит; речку Коротайку ты знаешь, ты хозяин воды, должен знать, в её верховьях, в озере Харво (хэбидя я – священное озеро), на дне озера растёт лиственница; если год рождается несчастливый, выходит она наверх как карлица, примерно человеку по пояс, или не выходит совсем; в год счастливый поднимается высоко, веселеет, стоит зелёная. По стволу, если год счастливый, ходит на́ небо хозяин земли, сытый ходит, весёлый ходит. Потому что в весёлый год нет ни уходящих, ни приходящих, нет войны, нет голода, смерть скучает, все нгылеки под землёю сидят. Телята все размером с быков, размером с я́ловых – важенки годовалые, как телята годовалые – лончаки́, а двухгодовалые, как семигодовалые менару́и.

Но нет сил у светлого яля пя, сторожит хэбидя я стража, не даёт ему ни вина, ни оленьей крови, оттого несчастливый год тянется и тянется и не кончится. Оттого беда и война, оттого умирают люди, оттого болеют олени, оттого неспокойно в тундре.

Ты иди, – сказал бы Ванюта, если встретил бы железного человека, – к хозяину земли на дно озера, войди в отверстие в стволе у корней, и спускайся, пока не встретишь; ты скажи, – сказал бы ему Ванюта, – что явился большой шаман, который может оживить дерево; передай, – сказал бы ему Ванюта, – что как олень ведёт род от мамонта, от оленя – заяц, а люди от комара, так и то, что он от тебя услышал, до последнего слова правда».