Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика

Дивизию отвели на пополнение на левый берег Днепра, в район местечка Радуль Черниговской области. Я не согласен, когда говорят, что часть или подразделение отвели на отдых. У солдата отдыха не бывает. Даже, больше того, в окопах, между боями, физически солдат отдыхает больше, чем в тылу, имеет больше возможности поспать. А как только вышли из боя, сразу же начинаются занятия по специальности и политические, разные хозяйственные работы и наряды в охрану. Создаются посты у штабов и домов, где расположились офицеры, у мест расположения личного состава, у кухонь, складов, автомашин, коновязей, пушек и пр. Все охраняется. А учитывая то, что на пополнение выводят только тогда, когда уже воевать некому, то понятно, что солдаты, да и младшие командиры почти каждые сутки бывают в наряде.

И все же за три недели мы почистились, подремонтировали обмундирование, пополнили отделения и взводы. А те, кому выдалось счастье остановиться в деревенских хатах, даже попробовали пшенной каши с тыквой.

В середине ноября наступила морозная, бесснежная осень. По тревоге снялись с обжитых мест и двинулись в направлении Калинковичей.

Соприкосновение с противником произошло в песчаных дюнах Полесья. Исключительно тяжелые условия как для наступающих, так и для обороняющихся. Невысокие песчаные дюны, местами поросшие кустарником лиственных пород. Видимость плохая. Строений и деревьев нет. Мест для наблюдательных пунктов выбрать негде – равнина. Видимость с НП в лучшем случае 200–300 метров. Вести корректируемый огонь с закрытых позиций в таких случаях невозможно, и поэтому почти вся дивизионная артиллерия использовалась на прямой наводке. И тут дело доходило до курьезов. Иногда места для расположения орудий указывались в непосредственной близости немецких окопов. Так, орудийный расчет 1-й батареи, меняя позицию, выкатил орудие прямо к немецким окопам и был обстрелян автоматными очередями. Командир орудия, висевший на конце ствола пушки, как противовес станинам лафета, был убит первой же очередью. Других солдат из расчета спасло то, что они были прикрыты щитом или колесами и лафетом пушки.

Но самым тяжелым оказался быт людей. Солдата на фронте спасает земля или снег, а здесь ни того ни другого не было. Закопаться нельзя – песок осыпается. А если и выкопаем ямку, то перекрыть нечем. Мороз, ветер, песчаная пыль. Холод пронизывает до костей, а костер разложить нельзя. Это было начало исключительно тяжелой зимы. Зиму 1943/44 года для нашей дивизии и для меня лично можно сравнить разве что с зимой 1941/42 года. Зимой 1942/43 года мы вели оборонительные бои и сидели в окопах. Зима 1944/45 года была более мягкая, и дивизия наступала в приморье – в Прибалтике, а затем, с января месяца, – от Варшавы. А для меня лично она прошла еще легче, с октября по январь я залечивал рану в госпиталях на территории Латвии.

В дивизионе прошел слух, что в полк прибыло пополнение – две девушки на должности санинструкторов. А через два дня на вторую батарею привели сержанта Олю. Лет восемнадцати, невысокого роста, курносая, веснушчатая девушка. Только маленький рост выдавал ее принадлежность к женскому полу. Оля с первого дня нашла свое место среди солдат и офицеров батареи. На язык она не уступала батарейным краснобаям, а охотникам до женского пола быстро дала по рукам. Одним словом, поставила себя наравне со всеми солдатами и за это очень быстро была признана за свою. Оля отличалась и завидным хладнокровием, если не сказать храбростью. Под артиллерийско-минометным огнем перевязывала и отправляла в медсанбат раненых. Ходила на наблюдательный пункт и постоянно настаивала, чтобы ее брали в группы разведчиков, в чем ей, правда, всегда отказывали. Спала она вместе с солдатами, как и мы все, вповалку, но вольностей никаких не допускала. Она так быстро сжилась с коллективом, что всегда и во всем не отличалась от других солдат. Помню, летом 1944 года на реке Стырь под Пинском мы организовали купание. Пришла и Оля. Солдаты, кто уже был раздет, бросились в воду, а кто до ее прихода раздеться не успел, стали купаться в кальсонах (трусов и плавок в то время в армии не было). Оля же спокойно сняла с себя все, в том числе и кальсоны. Больше того, организовала ныряние с моста, первой, на глазах у онемевших солдат, прыгнув с парапета в воду.

Под Пинском Оля была легко ранена осколком бомбы. После выздоровления вернулась в батарею и прошла по дорогам войны до города Альтруппин, это северо-западнее Берлина, где и погибла – была убита осколком в голову. Последний на нашем направлении немецкий снаряд упал рядом с машиной, на которой она сидела. Похоронили еще не остывшую Олю наспех, на берегу озера в Альтруппине. Делать гроб и устраивать похороны было некогда, батарее было приказано занять новую огневую позицию в соседнем Нойруппине. Так и зарыли ее, завернув в плащ-палатку.