Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика

Короткий зимний день клонился к ночи. Мои заботы – где и как устроиться на очередную бессонную ночь – были прерваны вызовом к начальнику штаба дивизиона капитану Черноусову. Приказ – заступить на дежурство по дивизиону. После вечерней каши стали устраиваться на ночлег. Солдаты заползали в крошечные шалашики с подстилкой из прутьев и под повозки. Начальник штаба с начальниками служб и старшиной устроились под тентом в кузове единственной в управлении дивизиона автомашины. Только комиссар дивизиона майор Кавицкий остался ночевать в штабе. Дежурному телефонисту было приказано на столе, собранном из жердей, соорудить ему постель. Укладываясь в эту «постель», майор подложил под голову стопку книг, заявив, что это для того, чтобы быть умным. Укрылся шубой и приказал лучше топить печь, чтобы его не заморозить.

Кроме постели майора, в импровизированном блиндаже было и мое место, и место дежурного телефониста. Сидели мы с ним на снарядных ящиках со штабными документами. Кроме того, в штабе была трофейная печурка. У нас своих печей, как и многого другого, не было, и мы при случае приобретали отопительные приборы противника. У них с этим нужды не было. Маленькая цилиндрическая чугунная печурка без дверцы – топливо закладывается сверху через конфорку – принимала любое топливо и отдавала очень много тепла. Вот такую печь, кроме своих служебных обязанностей, нам и вменялось топить.

Майор улегся. Елкин подложил в печь сырых березовых чурок. Печь загудела и вся стала красной. Наша кубатура наполнилась теплом. Майор заворочался и сбросил с себя шубу. Выматерился трехэтажным матом и пообещал сжить нас со света за то, что мы его спарили. Топить перестали. Майор опять натянул не себя шубу и уснул. Временное сооружение быстро выдуло. И опять мат майора, только теперь за то, что его сознательно заморозили. И опять угрозы наказать. И так продолжалось до утра. К нашему счастью, угрозы остались угрозами, и не больше. Я же был доволен, что мог погреть у печи щеки, за которыми болели зубы. Днем старший военфельдшер дивизиона Гусев сообщил адрес медсанбата, куда я и отправился, определив азимут направления. Прошагав 5–6 километров, оказался в крошечной деревне с еще более крошечными хатами.

Зубной врач, молодой грузин, ст. лейтенант, принимал в совершенно крошечной хатенке с земляным полом и при керосиновой лампе. Станок приводился в движение через ножную педаль. Молодость врача, обстановка и инструментарий не придали мне оптимизма. До этого я уже дважды пользовался услугами зубных врачей и знал, что это такое. Первый раз, еще в Туле, в зубном кабинете поликлиники врач, женщина средних лет, загнала мне в зуб сверло чуть не по самую рукоятку. И второй раз, будучи уже курсантом полковой школы, пришлось мне обратиться в медсанбат 194-й отдельной дивизии в г. Чирчике, где я служил. Там порядок был вообще дикий. Зубной врач, военврач III ранга, принимал по 14 человек в день, и не больше. И через полчаса все уже были свободны – и врач, и больные. Больные уходили без зуба, а врач, надо полагать, продолжать пить. Так как он и до этого был нетрезв. Зубы он не лечил, он их даже не смотрел. Брал клещи, выламывал зуб, давал больному пинка, чтобы тот не распускал слезы и быстрей освобождал кабинет, и кричал следующего. После такой операции я трое суток не спал. От боли не находил себе места. И трое суток, не прекращаясь, шла кровь. Надо представить мое положение теперь. Но делать нечего. Я знал, что с зубной болью шутить нельзя. Я уже упоминал, как после удаления зуба с запущенной болью у меня во взводе умер 32-летний солдат.

Но все оказалось совсем не так, как я ожидал. Боялся я зря. Доктор открыл нерв зуба, не задев его, то есть почти без боли. Жаль только, что мне так и не представилось возможность вновь посетить этого врача для удаления мышьяка и убитого нерва и чтобы поставить постоянную пломбу. И зуб через несколько лет разрушился.

Немцы держали оборону за заболоченным лесом. После оттепели (снег растаял) наступили заморозки. Мне было приказано подобрать наблюдательный пункт. Надо заметить, что в Полесье и в районе Пинска это всегда было проблемой. Равнина, кустарники и болота. Очень трудно найти место, откуда можно было просматривать оборону противника и тем более организовать сопряженное наблюдение, чтобы засечь его огневые точки и оборонительные сооружения.

Нас было пять человек. Пробирались по болоту в нейтральной полосе, вне зоны досягаемости винтовочного выстрела. Вышли на пятачок сухого леса диаметром не более 50 метров и остановились. Не успели оглядеться, как в кронах сосен стали рваться снаряды. Мы прижались к стволам деревьев – так меньше площадь попадания. Помню, я сел за сосну и… очнулся в полной темноте. Услышал мужской голос. Человек доказывал, что он Бог, и просил, чтобы его отпустили. А его, видно, пытались связать. У меня сильно, до тошноты, болела голова. Разобраться, ослеп я или нахожусь в подземелье, так и не смог. И снова провал.