Я был секретарем Сталина

До революции при Министерстве финансов был Ученый комитет, группировавший лучших финансовых специалистов, в большинстве профессоров. Нарком финансов Сокольников создает при Наркомфине в качестве одного из его управлений финансово-экономическое бюро, выполняющее функций Ученого комитета. Оно делится на Институт экономических исследований и Конъюнктурный институт. Сокольников приглашает в них лучших специалистов, в большинстве старых консультантов довоенного Министерства финансов. Марксистов и коммунистов среди них нет. Сокольников ставит их в хорошие условия, их мнения высоко ценятся, и, слушая их советы, блестяще проводится трудная и сложная денежная реформа, создается твердый золотой рубль и упорядочиваются финансы. Наблюдает за деятельностью этого Бюро член Коллегии Наркомфина профессор Мечислав Генрихович Бронский. Впрочем, когда я спрашиваю у Сокольникова, действительно ли Бронский профессор, Сокольников отвечает, улыбаясь: «Каждый может считаться профессором, поскольку не доказано обратное». Настоящая фамилия Вронского – Варшавский. Он – польский еврей, очень культурный и начитанный, старый эмигрант (был с Лениным), занимавшийся журнализмом. Большевистского духа у него очень мало. Административных талантов тоже никаких. За Финансово-экономическим бюро он никак не надзирает. Главное его занятие, и оно единственное, которое его интересует, – это издание толстейшего ежемесячного журнала «Социалистическое хозяйство». По мысли Вронского, он должен быть лучшим экономическим журналом в советской России. Так оно, вероятно, и есть. Кроме того, Бронский редактирует ежедневную «Финансовую газету». Но Финансово-экономическое бюро предоставлено самому себе, и пока как будто никакого ущерба от этого нет. Сокольников предлагает мне им руководить. Он, кроме всего прочего, имеет в виду мою Политбюровскую осведомленность по всем вопросам хозяйства и рассчитывает, что я смогу сделать работу Бюро более близкой к текущей финансово-экономической практике. Действительно, будучи далекими от органов практических решений, профессора Бюро более склонны к абстрактной теоретической работе, чем к практической.

Собственно, я прихожу на эту работу уже антикоммунистом. Все профессора в сущности тоже антикоммунисты. Но они меня считают доверенным коммунистом режима и смотрят на меня как на врага. Самое забавное то, что они питают иллюзии, будто с коммунистическим режимом можно работать и делать полезную работу для страны. Я на этот счет гораздо осведомленнее их.

Во всяком случае, назначение в качестве их начальства очень молодого коммуниста они воспринимают как тяжелую угрозу их вольной и независимой жизни. Директор Института экономических исследований Шмелев приходит от их имени к Сокольникову и говорит, что профессора собираются оставить Наркомфин, не видя возможности работать в обстановке, которую создаст новый начальник, молодой коммунист, который по возрасту также не может иметь для них никакого авторитета. Сокольников улыбается и говорит: «Давайте возобновим этот разговор через месяц. Вы насчет вашего нового начальства совершенно ошибаетесь».

В течение первых же двух недель все меняется. Старые и опытные основные профессора, бывшие еще консультантами царского министерства финансов, – Гензель, Соколов, Шмелев – с удивлением обнаруживают на заседаниях Института, что я не только превосходно разбираюсь во всех финансово-экономических проблемах, но имею перед ними огромное преимущество – я знаю, что реально, что подходит для правительственной политики, куда и как нужно практически направить работу (все это я знаю по работе в Политбюро). На заседаниях Конъюнктурного института я тоже даю нужные указания, которые направляют в нужную сторону работу института; но и по их специфической отрасли, в которой они считают себя непревзойденными специалистами, я с ними в сущности на равной ноге – на первом же заседании я предлагаю ввести в число конъюнктурных индексов предсказания эволюции рынка индекс проходимости дорог гужевого транспорта, который сразу же оказывается одним из самых ценных для предсказания эволюции по рынку пищевых продуктов. Кроме того, у меня с ними быстро устанавливаются превосходные отношения. Ячейка и мелкие коммунисты уже пытались их грызть, проявляя партийную бдительность по отношению ко всем этим «подозрительным спецам». Я одергиваю ячейку – по моей работе в ЦК я для нее авторитет – и заставляю ее оставить профессоров в покое.

Через две недели Шмелев приходит к Сокольникову и заявляет, что профессора берут все свои заявления о новом начальнике обратно и что работа с ним превосходно наладилась.

Она будет идти все время образцово. С Бронским у меня тоже превосходные отношения – он человек симпатичный, большевистского в нем почти ничего нет. Кстати, он занимает часть той большой квартиры, в которой живут Вениамин Свердлов и его жена, у которых я бываю.