Я должна кое-что тебе сказать

Любовь моя,

когда ты прочтешь это письмо, меня уже не будет. Мне осталось от силы несколько дней, и я хочу прожить каждое мгновение с тобой как в последние недели.

Я должна кое-что тебе сказать перед смертью. Я еще не знала о диагнозе, когда начала работать над книгой, которая, мне кажется, я в этом убеждена, станет вершиной моего творчества. Это текст о нас, о счастье быть с тобой знакомой, о безумном счастье, которое мне подарила жизнь с тобой. У меня нет ни времени, ни сил на то, чтобы его дописать. Публиковать его в том виде, в котором он сейчас, категорически нельзя. У меня к тебе одна просьба, самая последняя, и исполнить ее будет непросто. Я бы хотела, чтобы этот текст существовал, и неважно, под моим именем или нет, я просто хочу, чтобы он дошел до читателей, короче говоря, чтобы его издали. Для этого ты должен найти кого-то, кто способен его закончить. Работы там еще очень много, и ты должен найти подходящего человека. Это должен быть писатель, который к тому же по-настоящему, изнутри знает мои книги. Это будет непросто, но я знаю, что у тебя получится. Любовь моя, тридцать лет рядом с тобой были самым прекрасным подарком, который сделала мне жизнь, продолжай без меня, пожалуйста, сделай это ради нас. Я люблю тебя.

Беатрис, твоя жена

Эльза положила письмо на стол как раз в тот момент, когда к ней подошел официант. Она видела, как шевелятся его губы, но не разбирала слов. Что ему надо? Зачем он подошел так близко? Она рухнула на цинковый столик.

«У вас нет вечернего платья, – Тома был очень настойчив, – вам нужен подходящий наряд! Вы не можете появиться там в таком виде, это все же “Сезар”, а не абы что!» Сам он был в весьма элегантном смокинге Hermès, бренд спонсировал вечер, повсюду были знаменитые логотипы с каретой, и юные девушки с идеальными фигурами обрызгивали гостей ароматом Extrait de pamplemousse. На Эльзе были старые джинсы, кожаная куртка и кроссовки, просто стыд и позор для такого случая. Появилась великолепная Беатрис Бланди, на ней смокинг в тон смокингу мужа. Эльза заметила, что под фраком Беатрис совершенно голая. Спит ли она, как Мэрилин, одетая только в туалетную воду? Тома и Беатрис стояли теперь на авансцене, открылся занавес, а в зале… одни старики! Очень старые мужчины, и все смеются и смеются! Тома своим бархатным голосом объявил: «И приз за лучшую женскую роль второго плана получает…» Смех в зале делается все громче… Старики превращаются в сборище зловещих лепреконов, они сверкают расшатанными зубными протезами, слуховые аппараты катятся кубарем вдоль проходов… На сцене Беатрис подошла к Эльзе и протянула ей статуэтку. Эльза горько заплакала: «Я не играла, нет, я правда не играла…» Зал взорвался аплодисментами, а Бланди сунули ей в руки знаменитую статуэтку. Тома наклонился и прошептал ей на ухо: «А теперь убирайся отсюда, возвращайся в Лион».

Когда Эльза очнулась, кто-то похлопывал ее по щеке со словами: «Мадам, все хорошо, все будет хорошо». Эльза выпила воду, которую ей протянули. Перед ней было раскрытое письмо. Значит, это правда! Ей это не приснилось? Тома с самого начала ее использовал? Но это был не Тома, это была Беатрис! Это был ее план, а он лишь исполнял ее последнюю волю. Так, даже после смерти Беатрис продолжала писать их историю. Эльза была лишь марионеткой в ее руках, в их руках.