Я дрался на Т-34

Выясняется, что ребята подошли к железнодорожному полотну, фрицы на платформах тягают что-то взад-вперед. Савин остался наблюдать, а Фоменко поехал за батальоном. Вернувшись к колонне, поставил машину на место, где меня поджидали минометчики, и – бегом к комбатовской машине.

Фоменко предлагал ударить по немцам, пока они не готовы, но Головяшкин, выслушав всех, решил, что надо связаться с командиром корпуса, доложить обстановку, и полез в танк. Через полчаса он сообщил, что связи нет и мы должны отойти к деревне Вечерний Кут, располагавшейся в двух-трех километрах. Общее разочарование выразил Данельян: «Не то мы делаем, упускаем преимущество наше…»

За Савиным отправили Фоменко, а сами – в разведанную деревню. Снова маскировка. Наступило утро. Крюков уснул за рычагами, а мы подались в хату, где наконец-то нам удалось поесть горячей картошки.

Не успели перекусить, как на другом конце деревни раздался треск автоматных очередей. Быстро заняли свои места в машине. Рация молчит, и я решил сбегать к взводному Ермишину, машина которого находилась за соседней хатой. На месте его не оказалось, и я не солоно хлебавши вернулся к танку. Стрельба затихла. Наконец к нам прибежал радист взводного: «Автоматчики обстреляли немецкий обоз, который шел в деревню. Увидели, и давай палить! Нет пропустить бы и тихо, без выстрелов, в плен взять. Всего-то с десяток фрицев да подводы две-три. Теперь разбежались, попрятались в кукурузе, а мы – обнаружены».

В это время прошелестел снаряд и разорвался где-то в середине деревни. За ним второй, третий. Радист убежал, а мы, не ведая, откуда бьют, где противник, чувствовали себя как загнанные волки. Артиллерийский обстрел деревни усиливался, били с разных сторон, кое-где повалил черный дым – горят танки! Нервы были на пределе, когда появился Ермишин. Схватив за рукав, потянул за собой, принудив пробежать с ним рысцой метров двадцать. Мы оказались на краю большой площади. «Видишь на противоположной стороне дерево? Гони к нему, поставь машину так, чтобы наблюдать за северной стороной. И миномет подготовьте, гони!»

^{Бой у деревни Вечерний Кут}

Дерево совершенно голое, маскировать машину нечем. Миномет сняли. Командир отделения минометчиков, хороший парень, все курить у нас стрелял, своим ребятам говорит: «Давайте помогайте маскировать танк. Один на дерево – рубить ветки, остальные – внизу». Проходит буквально пара минут, и вдруг снаряд разрывается метрах в двадцати пяти от танка. Я крикнул Бодягину: «В машину!» И сам метнулся в люк. Я еще не успел опуститься на сиденье, как второй снаряд разорвался рядом с танком и на меня посыпалась земля. Я упал на сиденье, ощупал голову – все цело. И вдруг ужасная мысль: «Вилка! Сейчас третий – точно наш!» Ужас ожидания неотвратимой смерти ни с чем не сравнить! Но за бортом – тишина, только стоны… Люк открыл. Смотрю, двое минометчиков лежат недалеко от искореженного взрывом миномета. У дымящейся воронки – командир минометного расчета. Рядом с деревом лежит боец, сброшенный взрывом с его кроны. Подошли еще двое. Их спасла канава поодаль от дерева и сноровистость, с какой очутились в ней после первого разрыва. Бодягина нет. Тут слышу, из дома кто-то зовет: «Лейтенант!» Мы с Тихомировым бросились туда. Бодягин стоит, гимнастерка задрана, живот весь в дырках, держит бинт, пытается себя перевязать и не может. Синеет. Руки трясутся. Коленки подгибаются. Щека, продырявленная осколком, багрово-синяя, с затылка на шею стекает струйка крови. Схватил его бинт, начал перевязывать. Положили мы его на шинель в угол, прямо в доме.

Что делать? Какой-то сумбур в голове. Я к машине, у меня нет заряжающего. В этот момент бежит старший лейтенант, командир автоматчиков, со своим адъютантом, Петром, к моей машине: «Твой взводный уже вышел за деревню и приказал следовать за ним. Отступаем». Залезли в танк. Петька говорит: «А где Бодягин? Друг-то мой где?» Они были знакомы по Пятихаткам, когда вместе ходили «по трофеи». Притащили тогда три бутылки французского коньяка, которые мы распили с экипажем Васи Коновалова. Его радист, Голиков, морщась, изрек, что водочка его домашнего производства лучше. На что я заметил: «На вкус и цвет товарища нет», а механик тут же: «Сказал рыжий кот, облизывая свои яйца!» – и попал в самую точку – Голиков был рыжим! Так и приклеилось к нему – «Рыжий кот».