Я дрался на Т-34. Третья книга

Я пнул его сапогом по спине, и тут Чистяков достает гранаты и с одной из них снимает чеку. Ору ему:

– Бросай!

Он кидает гранату из люка, и в это время по рации передают команду:

– Вернуться…

Весь экипаж слышал эту команду. Мыколе разворачиваться не пришлось, и он сразу двинул танк назад. Я приказал Чистякову стрелять из дымового миномета, и он выстрелил три мины.

Дымок нас немного прикрыл, и мы благополучно вернулись в свой танковый окоп. Загнали в него танк, быстро наломали веток с кустов и замаскировали свою машину.

Лосев по рации приказывает явиться к нему. Пошел не прямо, а между кустов, вышел к Днепру и вижу, что наши танки закопаны в возвышенностях берега в нескольких десятках метрах от реки. Отдельно стоит «Шерман», возле него командир полка и начштаба Мороз. Полковник меня увидел и говорит:

– Докладывай, сколько фашистов убил?

Я оторопел, но сказал, что стрелял по врагам из пушки и пулемета. Комполка говорит Морозу:

– Запиши, что он уничтожил 12 фашистов и две пулеметные точки. А ты, лейтенант, молодец, хорошо воюешь!

Я спросил:

– А почему пехота за нами не пошла?

На что командир полка ответил:

– У пехоты такого приказа не было. Мы вас в разведку боем посылали.

Я осмелел и сказал следующее:

– Товарищ полковник, мой танк на позициях пехоты закопан, а остальные наши танки в пятистах метрах сзади. Что-то мне это не нравится.

Полковник усмехнулся, похлопал меня по плечу и ответил:

– Чтобы тебе скучно там не было, я вперед еще один танк пришлю.

Иду к пехоте через кустарник, а по возвышености в ту же сторону идет наш «Валентайн». Немцы стали бить из шестиствольных минометов. Добежал до своего танка, а идущая к нам «валентина» уже горит.

Схватил огнетушитель, побежал к горящей машине и стал поливать внутрь, благо люк у танка был открыт. Сначала прекратилось пламя, а потом и дым, я залез в башню – сгорел гильзоулавливатель – большой брезентовый мешок, идущий от орудия до днища танка, да еще на ящике с пехотными минами обгорела крышка. Я хотел выбросить мины из танка, схватился за одну и сразу обжег ладонь.

Внизу стоны механика-водителя. Командир танка, успевший выскочить из горящей машины ранее, вернулся к ней, и мы вместе вытащили раненого механика-водителя, у которого была большая рваная рана на спине. Лейтенант повел своего механика в тыл.

Я вернулся к танку, и снова все повторилось, как «дежавю».

Наша артиллерия бьет через Днепр, накрывая первым залпом свою пехоту, и только потом переносит огонь в сторону немецких траншей. Стреляет немецкая артиллерия, и пехота периодически тревожит друг друга огнем. И я стреляю из пушки, не экономя снаряды, по каждому отблеску пламени перед нами. К вечеру подбитую «валентину» отволокли в тыл.

Наступила ночь, мы немного стали замерзать, ведь на нас только летнее обмундирование, ни ватников, ни комбинезонов. Стали давить донимавших нас вшей. Ночью Чистяков сходил за нашим «завтраком-обедом-ужином». Опять горох с тремя кусочками мяса! Правда, еще принес немного водки.

Заряжающий сказал, что нам этот горох придется до самой смерти есть, поскольку полк захватил где-то у немцев целых два вагона гороха.

Немного подремали сидя, а на рассвете снова начался взаимный артобстрел.

Слева от нас появился танк Т-34, остановился в пятидесяти метрах и стал стрелять по немцам.

Говорю механику:

– Старшина, сходи узнай, кто такие? Как здесь очутились?

Васильев вернулся и говорит:

– Эти с другого фланга. У них атака сорвалась, вот они и прыснули в стороны, кто куда. Их лейтенант сказал, что у них машина повреждена. Сейчас весь боекомплект выпустят и поедут в тыл на ремонт.

Т-34 стрелял еще минут двадцать, потом ушел в тыл, но по месту, где он стоял, немцы выпустили 15–20 снарядов, разорвавшихся близко от нас.

Обстрел прекратился, я вылез из танка. Вся маскировка сорвана, зенитный пулемет разбит, глушитель тоже, все ящики по левому борту искорежены, брезент разорван в нескольких местах!

Мимо пролетел снаряд, я поднял голову посмотреть, где он разорвался, и тут мне осколок, видно уже на излете, ударил в левую надбровную дугу. Кровь полилась по лицу и на гимнастерку. Чистяков обмотал мне голову индивидульным пакетом. Смотрю, а рядом с бруствером лежит неразорвавшийся снаряд от немецкой 105-мм пушки.

Снова замаскировали танк.

Опять Лосев по рации приказывает прибыть во вторую линию к Днепру. Дошел до «Шермана». Стоит комполка:

– Оказыватся, это тебя ранило? А мне доложили, что твоего механика задело. Как себя чувствуешь?

А я же был патриот и «дурак», так отвечаю:

– Нормально все, товарищ полковник.

– Держись, Матусов, ты у нас молодчина.

Потом достает из кармана квадратное зеркальце и говорит, мол, посмотри на себя.

Я глянул – и сам себя не узнал: все лицо в копоти, кровь запеклась на лице и на гимнастерке. И тут крики:

– Немецкий танк!

Комполка – мне:

– Давай беги к своему танку, ты к немцу ближе всех будешь!

Побежал к своим, мимо меня пролетел один снаряд, и, когда я уже почти достиг своего танка, в немецкую сторону «пошел» еще снаряд и попал прямо в немецкий танк, который загорелся, и в горящей машине стали рваться снаряды.