Я дрался в Новороссии!

-- Постоим ещё чуть-чуть, -- моему предложению никто не возражает. Секунды текут нехотя, дольше оставаться в неизвестности выше всяких сил.

-- Вроде тихо, -- мама боязливо вытягивает шею, заглядывая в кухню. -- Куда же это он так шарахнул?

Отец шагает на балкон -- голоса на улице всё громче. Слышно как кто-то с верхних этажей авторитетно информирует, что попали куда-то в район ГШО -- оттуда сейчас поднимается столб густого дыма.

А днём мы узнали, что артиллерия ополчения накрыла колонну ВСУ у Зеленополья. Это едва ли не первая новость о том, что наши дают отпор карателям, пришедшим "освободить" краснодонцев от "террористов". На душе становится чуточку легче. А вдруг, нам ещё удастся спастись?..

Два блаженных дня проходят в относительном затишье, создавая хрупкую и обманчивую иллюзию окончания войны. Первые залпы "Градов" разрушают её около двух часов ночи. Стёкла в оконных рамах мелко дребезжат, пол под вмиг ослабевшими ногами превращается в зыбучий песок.

Родители уже на ногах и, спешно накидывая на себя верхнюю одежду, готовятся выбегать из квартиры. Подъезд оживает: с верхних этажей спешат вниз полусонные соседи. Никто не галдит и не гомонит, как в первые дни бомбёжек -- топают с хмурыми, сосредоточенными лицами.

Не проходит и десяти минут, как мы в подвале. Кто-то тут же обустраивается, чтобы продолжить прерванный сон, кто-то слишком для этого взбудоражен. Мама держит на коленях объёмистую сумку с самыми необходимыми вещами, деньгами и документами, зевает. Мой сон где-то слишком далеко, чтобы попытаться кануть в него до окончания бомбёжки. Все мысли сосредотачиваются на брате: у него сегодня последняя смена перед отпуском. Рядом сидит его девушка Ирина, и в её глазах я вижу отражение собственных страхов. Она сжимает в руках телефон, и я знаю, как только наступит относительное затишье, тут же выберется наружу и попытается дозвониться.

Бьют где-то очень близко. Слышны залпы и спустя 10-12 секунд -- разрывы снарядов. Иногда в ночное небо взмывает сразу целый пакет, иногда шумят одиночные.

-- Ну вот и кто их разберёт, наши или не наши? -- ворчат соседи.

-- Вот если залп слышнее, чем разрыв, то наши.

Мы напряжённо вслушиваемся, пытаясь определить. Наши выводы разнятся. Через какое-то время разрывы становятся слышнее.

-- Вот это уже ответка от укровояк пошла, -- делится кто-то авторитетным замечанием.

-- Н-да, похоже на то...

Спустя полтора часа самые смелые выползают наружу покурить, потому что вот уже десять минут над городом царит тишина. Ирина выскакивает, чтобы попытаться дозвониться Сашке. Я просто брожу по двору. Небо начинает светлеть, от недавно лютовавших "Градов" над онемевшим городом поднимается сильный ветер и кто-то замечает, как в стороне шахт поднимается столб дыма. Моё сердце начинает биться, как кузнечный молот. Ира убирает телефон и обхватывает себя руками.

-- Связи нет? -- спрашиваю.

-- Связь есть. Трубку не берёт.

-- Работает, наверное, -- слежу, чтобы голос не выдавал моей внезапно вспыхнувшей паники.

Ирина кивает и снова хватается за телефон. Спустя несколько минут обстрел возобновляется, и мы спешим в подвал. Трубку Сашка так и не взял.

Внутри прохладное сонное царство. Немногие бодрствующие молчат -- такой сильный и продолжительный обстрел мы переживаем впервые. Отец, сидя на лавке, дремлет и мама, вроде бы, тоже. Тем лучше, иначе мое всевозрастающее беспокойство непременно передалось бы им.

В конце концов, невзирая на все треволнения, сон смаривает и меня. Я клюю носом прямо на низкой самодельной лавке, мечтая только о том, как бы растянуться во весь рост на кровати, послав войну к чёрту. О брате стараюсь не думать -- сейчас мы совершенно бессильны что-либо предпринять. Но я знаю, как только затихнет и эта волна обстрела, Ирина снова ринется звонить.

Еще через полчаса удаётся, наконец, дозвониться. Смена почти закончилась. Да, снаряды рвались в непосредственной близости от шахты, но у них все живы. Страх понемногу отпускает, и под самое утро меня отправляют в один из отсеков подвала на импровизированный лежак хоть немного вздремнуть. Я не сопротивляюсь.

-- Ба, у вас же столько раненых было. Прямо, считай, настоящие герои. Нравился кто-нибудь?

-- Ой! -- бабушка смеётся, заливая в старый фаянсовый чайник крутой кипяток. -- Я была очень стеснительной. Девчонки, бывало, бегают, зубами блестят, прихорашиваются, если кто в вагон заглядывает. А я не могу. Сяду себе в уголочке тихонько или говорю, мол, пойду бельё гладить. И сбегаю.