Я его убила. Истории женщин-серийных убийц, рассказанные ими самими

Так происходит изо дня в день, а потом он снова исчезает, оставив меня наедине со своей престарелой матерью и детьми. Сначала мне говорили, что я полюблю мужа, стоит только немного потерпеть, потом стали рассказывать, что нужно родить и чувства проснутся, и к мужу, и к детям. Ничего подобного не случилось. Я ненавижу их все то время, что ухаживаю за ними. Малыши без конца плачут, кричат, падают и пачкают одежду. Знали бы вы, сколько уходит на то, чтобы отстирать детское воскресное платье, но проходит всего пара минут, кто-то из них шлепается в грязь, и вот уже мои чада выглядят неопрятно, а подруги свекрови, которые не пропускают ни одной службы в церкви, смотрят с осуждением. Мне обещали, что я полюблю, но с каждым днем я ненавижу собственных детей все сильнее. Флорин – спокойный младенец. Она спит почти все время, когда не ест. Но остальные просто невыносимы.

В одном журнале я читаю, что каждый день в определенный час нужно красиво сервировать стол и поужинать в тишине. Дети и все прочие домочадцы должны принимать пищу отдельно. Пока мужчина ест, все молча наблюдают за трапезой. Такой ритуал позволяет сохранить отношения и приучает главу семейства к мысли о том, что его жена – благородная дама, а не простушка из Алабамы. В такие минуты я чувствую себя графиней, которая мечтает избавиться от нелюбимого супруга. Меня так и тянет достать с полки пузырек с отравой, но я сдерживаю порыв. Хорошие жены так не поступают, это неправильно. Я беру блюдо с жарким и несу его мужу. Чарли поднимает голову и пристально смотрит мне в глаза. От этого взгляда становится неловко, и я начинаю смеяться. Я всегда так делаю, если не знаю, как правильно себя вести.

– Не собираюсь это есть, дорогая. Стрихнином несет за милю. Не считай меня идиотом, – заявляет он и смахивает тарелку на пол, будто это помои.

– Я бы никогда… – начинаю я оправдываться, но Чарли обрывает меня на полуслове.

– А куда подевались подруги моей матери? Они чуть ли не каждый выходной приходили к нам на обед, а потом перестали. На воскресной службе мне каждая вторая рассказывала, как, пообедав у нас, потом месяц мучилась с животом. Ты не знаешь, почему так вышло? – медленно, чеканя каждое слово, произносит он.

Все ее блюда вечно воняли крысиным ядом. Стоило нам поссориться, и от еды начинало разить отравой. Я побаивался ее, хотя не признался бы в этом даже самому себе. По поводу девочек я всегда был спокоен. Ведь Нэнни – женщина и просто обязана проявлять к детям любовь и заботу.

Чарльз Брэггс, первый муж Нэнни Досс

В тот вечер он рано уходит спать, а я полночи оттираю остатки еды с пола. Рано утром Чарли будит меня. Девочки чем-то отравились и очень плохо себя чувствуют. Я бросаюсь за врачом, но разве его допросишься прийти? Только к вечеру я возвращаюсь домой под руку со старым лекарем. Дома слишком тихо, только наверху слышатся какие-то пугающие утробные звуки.

Чарли стоит посреди гостиной и держится руками за подтяжки. На его лице не отражается никаких эмоций. Пустым, немигающим взглядом он смотрит сквозь меня.

– Девочки умерли, Мелвина пока жива, – говорит он.

Мы со стариком кидаемся к лестнице на второй этаж. В детской лежит Мелвина. Дочь ужасно слаба, и видно, с каким трудом ей дается каждый вздох. В эту секунду что-то блокирует дыхание больной, она судорожно хватает воздух ртом, но к ее горлу подкатывает рвота, и она пачкает постель содержимым желудка. Врач пытается помочь ей.

– Ничего, ничего, дорогая, рвотой организм сам себя лечит, – приговаривает он, раскрывая черный кожаный чемоданчик с медицинскими инструментами.

– Где девочки? – спрашиваю я у свекрови.

– Флорин спит, – отвечает старуха.

Неужели у меня больше нет детей, кроме Флорин? Я горько рыдаю, слезы катятся градом, и мне нечем дышать, пока лекарство, которое дает доктор, не начинает действовать. 

* * *

В доме воцаряется мертвая тишина. Мелвина постепенно идет на поправку. Чарли с матерью буквально не отходят от ее постели, а я вынуждена заниматься младшей дочерью. Ей всего несколько месяцев, поэтому хлопот слишком много, чтобы предаваться греху уныния.

Через пару недель Мелвина снова выходит во двор. Она все еще бледна, но на ее щеках постепенно проступает румянец. В доме никто не разговаривает со мной, разве что свекровь по утрам раздает указания на день. Единственное, что мне остается, – это рассказы о любви, напечатанные в журналах. Стоит мне прочитать пару строк, и я уношусь в иной мир, где есть место смеху и слезам, любви и ненависти.

– Чарли уехал, – заявляет свекровь однажды утром. Поначалу я не понимаю, что она имеет в виду. – Он забрал с собой Мелвину, – добавляет она, и мне становится ясно, что он не планирует возвращаться.