Я осознаю, что женщина, работающая в стриптиз-баре и живущая в трейлере, – не образец для подражания. Но не все, кто так живет, находятся на дне. Для некоторых – это тихая гавань, понимаете?
Мне помогает обустроиться Ронни Трелколд, молодой парень, с которым я знакомлюсь в баре. Он кажется спокойным и надежным, поэтому я быстро принимаю его предложение, надеясь, что с этим человеком сумею поставить детей на ноги. Он нигде не работает, живет на пособие, и поэтому ничто не мешает ему заниматься воспитанием. Поначалу он действительно изображает хорошего отца и примерного мужа, но потом догадывается, что я зарабатываю в баре не только трудом официантки. Однажды он врывается туда и видит, как я танцую с обнаженной грудью. Стащив меня со сцены, Ронни пускает в ход кулаки. В результате побоев я еще неделю не могу встать с кровати.
– Что ты так стараешься, думаешь, клиентам не все равно? В таком случае они не стали бы спать с глухой старухой, – говорит он всякий раз, когда видит, как я крашусь.
Ронни не намерен разводиться и не требует, чтобы я уволилась. Он просто унижает меня каждую секунду. В его словах нет ничего, кроме зависти и ненависти.
Мужчины так просто не уходят. Они предпочитают изводить тебя, пока ты не попытаешься покончить с собой или разделаться с ними. Однажды, вернувшись из бара, я в изнеможении сажусь на кровать, а Ронни начинает по привычке допекать меня. Он распаляется все сильнее, но у меня нет сил ответить. Он бьет меня о стену, а затем задирает юбку и насилует на глазах у детей. Мне остается только тихо скулить на полу. Утром он ведет себя так, будто ничего не произошло. Все повторяется. С восходом солнца все стараются делать вид, что все случившееся накануне – всего лишь морок, ночной кошмар. Вот только я все помню и не намерена ничего прощать.
Ронни собирается куда-то, а я пью кофе и наблюдаю за тем, как он натужно пытается шутить. Проходит десять или пятнадцать минут, на экране телевизора сменяется пара музыкальных видео. Я ставлю чашку на стол, беру пачку сигарет и ключи от машины. Ронни требует, чтобы никто, кроме него, не курил в доме, поэтому я обычно делаю это, сидя в машине. Я выкуриваю одну сигарету, вторую… Муж выходит на проезжую дорогу, ведущую к озеру. Отсюда до озера не больше мили, поэтому он ходит туда пешком. Через лобовое стекло я слежу, как его массивная фигура уменьшается, а вместе с тем он становится менее страшным и опасным. Это больше не огромный бородатый здоровяк, который будет уместно смотреться на ринге для реслинга, это всего лишь маленькая фигурка, которую в моих силах уничтожить. Достаточно просто сбить его с ног, и я выиграю бой. В следующую секунду я уже жму на педаль газа и выезжаю на дорогу. Ронни всего в паре сотен футов от меня. Разогнаться не удается, но он все же падает, разбивает лицо и ломает ногу.
Конечно, Ронни грозит мне судебным иском, но я припоминаю ему, как он насиловал меня на глазах у детей. Это пугает его, и он соглашается разойтись мирно, а я даю себе слово больше никогда не допустить того, чтобы мужчина меня унижал. Я живу в своем трейлере, воспитываю детей на собственные средства. Так с какой стати мужчины продолжают считать меня своей собственностью? Почему смеют мне диктовать, что делать и как жить?
Наверное, с этой минуты во мне поселяется острая ненависть к противоположному полу. Я жду от них удара под дых. Как бы добр мужчина ни был при знакомстве, рано или поздно его истинная сущность вылезет наружу. Настанет час, когда он изнасилует тебя, а утром ты будешь делать вид, что ничего не произошло. Но мне и в страшном сне не могло привидеться, что они переключатся на моих детей.
Дойл Баркер появляется в моей жизни почти сразу после развода с Ронни. С виду это тихий и спокойный мужчина сорока с лишним лет. Жена выгнала его из дома, по всей видимости, из-за пристрастия к проституткам и стриптиз-клубам, и ему негде жить. Когда мы начинаем встречаться, он обитает в дешевом придорожном отеле неподалеку от Амарилло. Через пару недель после нашего знакомства он переезжает в мой трейлер. Поначалу Дойл кажется идеальным мужем. Впрочем, все как всегда. Он отдает мне всю получку, а по выходным возит детей в пиццерию. Я не задумываюсь над тем, почему лица дочерей мрачнеют, когда я упоминаю его в разговоре. Они молчат. Все делают вид, что ничего не случилось, а я не замечаю той звенящей тишины, какая царит в доме по утрам. Я привыкла к ней, она не кажется мне чем-то особенным.