Я и мой автомобиль

Филька спрятал язык и слушал, склонив голову к плечу.

— Уродливое надо уничтожать! Это здоровая греческая философия, — пояснил пенсионер.

— Но Филька не знает, что он уродлив.

— Мало что он. не знает… Он и не должен знать… Вы всегда занимаетесь отсебятиной… Он у вас зарегистрирован?

Я понял, что погиб. Но судьба моего четвероногого друга толкнула меня на ложь во спасение:

— Зарегистрирован.

— Интересно, — усомнился активный пенсионер, — как это они регистрируют больных собак? Надо проверить. Где вы его регистрировали?.

— А вы узнайте сами где. У вас должны быть большие связи.

— Мы боремся за обязательства, — строго, но незлобиво пояснил Григорий Миронович. — Мы приняли обязательство регистрировать кошек и собак.

— Да, — сказал я, — скот мелкий и скот крупный… Давайте выполним обязательства на семь лет раньше срока! Филька, домой!

Начиналась весна.

Начиналась весна — время посева хороших рациональных зерен. Ах, рациональное зерно, набухающее во влаге раздумий…

Мне нравится идея обслуживания, потому что я многого не умею делать сам. То есть я не сторонник натурального хозяйства.

Если бы моя воля — основал бы я такой трест, или мастерскую, или просто забегаловку, где на клиента надевали бы нимб. Такое заведение, скажем, ПВБХ — Пусть Вам Будет Хорошо. Или НБ — Не Беспокойтесь. Можно также назвать проще, скажем, ВСС-Все Суета Сует.

Повесить на стенку красочные портреты сочинителя Экклезиаста и Эпикура. Этих двух общественных деятелей, несмотря на некоторые расхождения в их взглядах, я всегда считал основоположниками идеи обслуживания населения.

И были бы у меня тридцать три богатыря. Все они были бы равны как на подбор, каждый специалист своего дела. Один чистит, другой шьет, третий ремонтирует что-нибудь. Прекрасно.

С чего же это все началось?

Примерно тридцать лет и три года я вел себя, как Илья Муромец. То есть сидел на печи, болтал ногами и мычал глупости.

О блаженное невозвратное время, когда человек еще юн, невзирая на возраст! Когда он еще совсем отрок, от которого ничего не требуется.

Потом я вскочил, огляделся и путем силы молодецкой побил рати несметные. Сначала я прикончил Идолище Поганое, потом наддал Каликам Перехожим и, наконец, стал щелкать Соловьев Разбойников

Работы оказалось неожиданно очень много. До обеденного перерыва я сжигал все, чему поклонялся, а после обеда поклонялся всему, что сжигал.

Я самоотверженно вкалывал. Прошло некоторое время, и я ощутил возможность купить себе автомобиль.

С этого момента, собственно, и началась моя действительная биография. Передо мной стали раскрываться души и характеры. Передо мной открывали души пьющие и непьющие, тяготеющие к лести и не тяготеющие, принципиальные и беспринципные. Будучи, как мне казалось, человеком нельстивым, я стал обнаруживать в себе огромные запасы суетливости. Мой милый, нежный, прекрасный автомобиль оказался ключом к неведомым тайнам человеческих характеров и отпирал эти тайны так, как будто он был не ключом, а универсальной отмычкой.

Шаг за шагом, километр за километром мой автомобиль уверенно уносил меня в стихию подспудного перераспределения материальных ценностей. Я был представлен самою судьбой светлоглазым волшебникам, в кармане которых умещались амортизаторы и водяные насосы, катушки и трамблеры, червячные передачи и тормозные колодки. Я был представлен даже одному феномену, который носил за пазухой весь дифференциальный агрегат.

По дороге в стихию мне попадались шоферы, которые запросто отсасывали из своих баков бензин, взымая за это всего четверть цены. Стыд жег мои щеки, но пути назад уже не было. Я уже был в дороге.

Вокруг моего автомобиля постоянно летали трудолюбивые пчелы и таскали в его соты приторный автомобильный мед. Сначала я пытался прорваться сквозь их жужжащий рой к станции обслуживания автомобилей. Но красивые стеклянные станции были взяты в прочную осаду, пробиться сквозь которую не помогали ни дни, ни недели, ни месяцы.

Я откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и сдался.

Теперь я уже не был хозяином автомобиля. Теперь уже он был моим повелителем и тираном. Он топтал мое достоинство, когда я льстил начальникам гаражей. Он надругивался над моей совестью, когда его заправляли казенным маслом в казенные часы казенные короли и валеты. Он сжирал мое время, когда я стоял на стреме, пока его нечистое брюхо осматривали из казенной ямы официальные лица неофициальным образом.

Воля моя была сломлена, и мне уже ничего не оставалось, как катиться по наклонной плоскости на выключенной передаче.