Я и мой автомобиль

А ведь так еще недавно я представлял себе, как подъеду с открытым забралом и чистой душой к открытому для всех страждущих автоисточнику, отдам ключ и не буду никому морочить голову, пока автомобиль осмотрят и сделают ему необходимые вливания. Как далек я был от мысли, что мне придется самому добывать детали, не имея точного представления в их назначении и двигаясь на ощупь! И еще я думал, что достаточно только позвонить в такой кристальный ключ — и в ответ приедет прекрасный юноша с белыми зубами и чуть-чуть испачканным открытым лицом, и официально возьмет у меня ключ, и унесет мой автомобиль, чтобы возвратить его в точно назначенный срок сытым, обутым, довольным, готовым к дальнейшим странствиям…

Черта с два. Никакой белозубый юноша не приедет. А прядет Генка и скажет, что днем, пока в гараже нет машин и пока начальник не видит, можно будет делать профилактику по-быстрому. И еще скажет Генка, что мотор они с Борисом перекинут на улице, а вот сваривать дно и красить на улице никак нельзя. Поэтому я должен позвонить Николаю Петровичу, чтобы он, Николай Петрович, звякнул начальнику гаража, чтобы он, начальник гаража, разрешил поставить в гараж мой автомобиль.

— А то на станции техобслуживания — не пробьешься, — скажет Генка. — Там очередь до Конотопа. И запчасти все равно сами будете добывать.

Да, да. Передо мною стали открываться души и характеры слесарей, жестянщиков, начальников гаражей и тех невидимых и недосягаемых Николаев Петровичей, по одному телефонному слову которых начальники гаражей кидались в огонь, в воду и, трубя в медные трубы, впускали меня в свои крепостные ворота.

И я, конечно, позвоню Николаю Петровичу. А вот звякнет он или не звякнет — не знаю. Если звякнет — хорошо. Доступ мне будет полуоткрыт. А если не звякнет — беда. Я превращусь в меченый атом, о котором начальник гаража будет знать самое важное — Николай Петрович не велел…

Впрочем, все это пока еще впереди. Пока еще у меня есть осознанная необходимость ничего не предпринимать, отягощая общество своими свирепыми потребностями.

Но весна уже началась. Уже протек потолок у Прибылевича, уже засуетились водостоки и активный пенсионер Григорий Миронович вылез из вынужденного зимнего оцепенения в поисках чего бы запретить.

Весна началась. Я оставался с нею один на один — великий грешник, коего неотвратимо ждет страшный суд под названием Ежегодный Технический Осмотр Автомобилей.

Я оставался один на один с будущим.

Мой кирпичноликий ангел-хранитель улетел на белых крыльях, испачканных солидолом. По слухам, он улетел в те зеленые края, где живет его родной брат, где выгодно разводить коров, где поэтому в бывшем свинарнике под видом консервного завода собираются строить станцию технического обслуживания автомобилей.

Он улетел, бросив меня перед лицом страшного суда…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Яковлев состоял директором леспромхоза длительное время и, несмотря на должность свою, в период поголовного домостроительства оставался цел и невредим, потому что жил по закону.

С момента первого потрясения была у Ивана Ефимовича мечта нажить богатство государству, чтобы в случае чего никак не повторилась та обидная история.

Леспромхоз — дело известное, всем надо, никто мимо не проходит. Все стараются, все печи топят, всем дерево нужно, а дерево — у Ивана Ефимовича Яковлева. И так он вел свое хозяйство, в таком ажуре у него был дебет-кредит, что ни к чему не было возможности придраться, когда Ивана Ефимовича Яковлева посадили в тюрьму. Не к чему было придраться при всем адском желании, когда вышло такое мнение — Яковлева судить показательным судом.

А дал толчок делу бывший его же старшина Василий Петрович, который у него шоферил и попался с краденой древесиной. Он попался с краденой древесиной глупо, исключительно по нахальству. Он говорил своему бывшему боевому командиру:

— Списать надо древесину, я строюсь.

— Списывать не будем, — говорил бывший командир, — а отпустим тебе как хорошему работнику с вычетом из зарплаты. Стройся на здоровье.

Но Василий Петрович был уже не тот. Он уже брехал вовсю и назывался дядя Вася и искал свою выгоду, не имея жалости. И были у него темные дела то с покрышками, то с иными запчастями, и ходили при нем неясные дружки. Словом, жил уже человек по выгоде.

И вот он попался и первым делом заложил своего бывшего боевого командира, который ни в чем замешан не был. Дядя Вася сигнализировал, что древесиной торгует налево сам Яковлев, а он, дядя Вася, только доставляет ее за нищие крохи с директорского стола.

Прокурор, конечно, первым делом усек, что бывший фронтовик дядя Вася поставил государственные интересы выше личной дружбы и не мог потерпеть воровства переродившегося и разложившегося начальника.