Я и Мы

По акцентам, интонациям и манере речи моментально определяется не только национально-географическое происхождение, ие только социально-культурный статус — это грубо, — но и какие-то более тонкие «субкультуральные» слои. Это тоже трудно выразить в словах. Каждый знает, что такое интеллигентный голос, но вот есть, я знаю, голос арбатский, голос коренного, потомственного жителя переулков, которых почти уже не осталось. Описать этот голос я не смогу, но знаю его, как и голос настоящего ленинградца. А есть и голосовые слои поколений. У многих современных пятнадцати-шестнадцатилетних, например, какая-то особая манера произносить шипящие с пришепетыванием: щто? — а человек старше тридцати лет скорее скажет: что?..

Голос — живой звуковой сплав социального с биологическим, конечно же, своим тембром и высотой выдает гормональный статус, это одна из его древнейших функций. По степени мужественности-женственности и по возрастной шкале — это ясно, и каждым чувствуется. Сохранившийся молодой тембр у старого человека — весьма надежный признак свежести чувственно-эмоциональной стороны психики; с интеллектом связь проблематичнее. Когда голос по своему гормональному профилю вступает в противоречие с внешностью, я больше верю голосу. Иной раз чуть уловимая хрипотца в голосе женщины говорит больше, чем фигура, лицо (надо исключить, конечно, наслоения проплаканности, прокуренности, сорванность от крика и т. д.).

Голосовая ритмомелодика… Шкала «шизоцикло», конечно, только одно измерение, можно выделить массу других… Внутренний тонус-стиль… Есть голоса все время падающие, все ниже и ниже, вам хочется их приподнять, встряхнуть (да держись же, не умирай!). А есть неудержимо летящие вверх и вверх… Есть прячущиеся, исчезающие, а есть такие, при первом звуке которых вы чувствуете неискупимую вину за то, что еще живете и дышите…

Томас Манн писал, что живой человеческий голос — это какая-то раздетость, что-то интимно-обнаженное. Но есть голоса-маски, совершенно непроницаемая звуковая броня. Может быть, более прав Достоевский, считавший, что истинная натура человека распознается по смеху. Ибо в этот момент, писал он, обязательно прорвется что-то непроизвольное, что-то из самой глубины. Как бы ни был человек обаятелен, предупреждает Достоевский, поостерегитесь, если в смехе его слышится что-то неприятное, резкое, сдавленное…

Если в искусство диагностики входит умение слушать голос, то владение собственным голосом непреложно для врачевания. Голосом можно лечить даже по телефону. Если у врача неприятный голос, это не психотерапевт.

Умеете ли вы слушать голос?

КАЛС УЗНАТЬ ПОГОДУ, НЕ ГЛЯДЯ В ОКНО

Теперь после столь длительного захода в область бытовых тестов, можно поговорить и о тех, которыми наводнена современная психология.

Как ни странно, большинство из них по характеру процедуры мало чем отличаются от бытовых. Все те же, более или менее бессмысленные задания, вопросы, картинки. Разница, во-первых, в аппарате интерпретации, во-вторых, в претензиях: первое больше, второе меньше. Если любое человеческое проявление, любое действие и даже бездействие можно в какой-то степени рассматривать как тест, ибо все связано со всем, то серьезные тесты в этом смысле отличаются только прицельностью. Взять быка за рога, ближе к делу… Для проверки математических способностей человека заставляют решать задачу, а не танцевать, хотя и твист, вероятно, мог бы дать что-то в плане отрицательной корреляции (сказала же Мерилин Монро: «Мужчины, с которыми мне интересно разговаривать, обычно не умеют танцевать»).

В самом простом случае тест просто «кусок» деятельности, на предмет которой идет тестирование: та ложка, по которой узнают о содержимом котла (test

— по-английски «испытание», «проба»). В самом сложном (и таких большинство) некая стандартная процедура, в ходе которой, как полагают, выявляется качество, важное для чего-то совсем другого. Первым тестом на профпригодность работника физического труда была, конечно, кормежка: «быстро ест — быстро работает» — народный вывод, вполне обоснованный психофизиологией личного темпа. Один превосходный музыкант уверял меня, между прочим, что хороший аппетит служит и признаком композиторского таланта, что он не знает ни одного хорошего композитора с плохим аппетитом.

— А бывают плохие композиторы с хорошим аппетитом? — спросил я.

— Увы.

В 80-х годах прошлого столетия в лаборатории Фрэнсиса Гальтона, родоначальника психогенетики, зародились первые тесты на интеллектуальность — конкуренты каверзного племени контрольных экзаменов и зачетов, с которыми мы начинаем воевать, едва переступив порог школы. Эти признанные ветераны в ряду тестов, проделав бурную эволюцию, наплодили массу шкал для определения различных умственных способностей. Главным же их порождением оказался знаменитый КИ — коэффициент интеллектуальности, вокруг которого и поныне идут оживленные споры.

Как он возник?