Борис Слуцкий

Я историю излагаю…

Книга стихотворений

От составителя

В конце 50-х годов Борис Слуцкий написал и опубликовал в журнале «Знамя» стихотворение «Я учитель школы для взрослых…». В нем была следующая строфа:

Даже если стихи слагаю,Все равно — всегда между строк —Я историю излагаю,Только самый последний кусок.

И действительно, на протяжении всего своего творческого пути он излагал историю, но делал это не как историк, а как поэт. В его лирическом дневнике соседствовали и стихи, точно воспроизводившие события, настроения, ощущения сегодняшнего дня, и стихи-записи о дне вчерашнем или позавчерашнем, и стихи-воспоминания о днях войны, о тридцатых и даже двадцатых годах, о послевоенном времени и времени XX съезда, и стихи-раздумья о давних или только что произошедших событиях и переменах… А поскольку Слуцкий и события сорокалетней давности, и свежие происшествия воспринимал и воссоздавал в стихе с одинаковым чувством историзма, его лирический дневник сам собой, не преднамеренно превращался в летопись, или, как он любил говорить, «аннал».

Когда после смерти Б. Слуцкого я впервые прочел все его рабочие тетради, в которых оказалось огромное количество неопубликованных произведений, и сверил впечатление от них с впечатлением от того, что было им опубликовано при жизни, я увидел, что поэт сделал нечто, в русской поэзии до того небывалое: лирическим и балладным стихом он написал хронику жизни советского человека, советского общества за полвека — с 20-х до 70-х годов. Причем хроника эта густо насыщена не только событиями историческими, масштабными, но и бытом нашей жизни, той материальной и духовной атмосферой, в которой жили наши деды, отцы и мы сами.

Так вот, книга, лежащая сейчас перед читателем, и есть первая, пусть неполная попытка восстановления этого эпоса, созданного Борисом Слуцким. Вот почему она имеет право стоять рядом с прозаическими книгами, вот почему она носит столь непривычное для стихотворной книги название «Я историю излагаю…».

Кроме последовательности изложения (разделы или главы этой книги посвящены соответственно двадцатым — тридцатым годам, военной поре, первым послевоенным годам, хрущевскому периоду и времени от середины шестидесятых годов до конца семидесятых), этот эпос связан также ярко проявленной личностью ее автора, четко выписанной его биографией. В книге предстает жизнь и судьба свидетеля и участника эпохи, воина и поэта, человека зоркого и совестливого, доброго и честного, чьи взгляды на время и людей не пребывали в неподвижности, а развивались и двигались с накоплением жизненного и творческого опыта.

Борис Слуцкий писал о двадцатом столетии: «В этом веке все мои вехи, все, что выстроил я и сломал». Сын этого века, он рассказал о нем, о его вехах, о его людях, о самом себе с предельной, порой беспощадной искренностью и откровенностью.

Как уже сказано, первое место в этой книге занимает история. Это не значит, что поэзия здесь не присутствует. Она есть. В полной мере.

Юрий Болдырев

I. ЕЩЕ ВСЕ БЫЛИ ЖИВЫ

Гудки

Я рос в тени заводаИ по гудку, как весь район, вставал —Не на работу:

      я был слишком мал —В те годы было мне четыре года.Но справа, слева, спереди — кругомХодил гудок. Он прорывался в дом,Отца будя и маму поднимая.А я вставалИ шел искать гудок, но за домамиНе находил.Ведь я был слишком мал.С тех пор, и до сих пор, и навсегда

Вошло в меня: к подъему ли, к обедуГудят гудки — порядок, не беда.Гудок не вовремя приносит беды.Не вовремя в тот день гудел гудок,Пронзительней обычного и резче,И в первый раз какой-то странный,      вещийМне на сердце повеял холодок.В дверь постучали, и сосед вошел,И так сказал — я помню все до слова:— Ведь Ленин помер.—

      присел за стол.И не прибавил ничего другого.Отец вставал,      садился,         вновь вставал.Мать плакала,      склонясь над малышами.А я был мал,      и что случилось с нами —Не понимал.

И дяди и тети