Я. Хочу. Тебя.

   Только чуть отпустил, а внутри все уже реветь начинает. Будто ледяным ветром ошпарило без ее одуряющей горячей коже на моей груди!

   – Пошли, маленькая.

   Подхватыываю на руки.

   К себе прижимаю.

   Блядь, только бы аккуратнее с ней. Чтобы и правда ребра не раздробить. Ее же вжимать в себя со всей дурью хочется!

   Только силу могу не рассчитать!

   Что ж это, на хрен, такое?

   Завел себе. Девчонку. С которой только и делать, что сдерживаться!

   – Даже не думай!

   Отрицательно мотаю головой, когда пытается выдернуть ноги, которыми обвиваю себе бедра.

   Да. Хреновый вариант. Я знаю.

   Потому что она абсолютно голая.

   Вся на моей груди распластанная.

   И каждый шаг грозит тем, что член разорвет на хрен штаны и вобьется прямо в ее промежность! И так уже дергается. Горит. Кровь такими мощными толчками гоняет, что прямо в мозг набатом лупит. Кувалдой.

   Но, блядь, я на миллиметр уже отодвинуть ее не могу!

   Чувствую, как головка о ее складочки трется.

   С каждым движением упираюсь все сильнее.

   И кайф ловлю запредельный от того, как она дрожит. Как ее глазки все шире и шире становятся.

   Распахиваются для меня. Да, детка. Я большой.

   Но и ты сейчас распахнешься. Вся. Полностью.

   И примешь меня на максимум!

   Сладкие твои всхлипы, девочка! Ох, сладкие!

   Хватит. Посопротивлялась уже. Повыпендривалась. Побегала.

   Теперь послушная.

   Голову мне на грудь опускает. Обеими руками плечи обволакивает. И дрожит. Блядь, так дрожит, что во мне мотор гудеть до глухоты начинает!

   – Эй. Я не понял?

   Что это за на хрен мокрота на моей груди?

   Облизать по дороге язычком решила?

   Не похоже…

   – Эй. Зеленоглазка. Ты что?

   Вздергиваю подбородок. На себя смотреть заставляю.

   А зеленоглазка моя… Все, на хрен, слезами обливается!

   – Ты что, девочка?

       Всхлипывает, одновременно цепляясь за мои плечи руками. И лицо спрятать на груди пытается…

   – Эй. Он что? Он тебя обидел?!

   Блядь.

   Надо еще разобраться, как она к Гудимову попала!

   Сразу же ярость закипает внутри.

   Почему, если Ника его шлюхой оказалась, шаталась в клубе? Глазки мне строила? И по парку моему разгуливала с тем недоразумением?

   Сомневаюсь я, что Гудимов такую свободу своим забавам сексуальным дает!

   Мотает головой, продолжая обливать меня слезами.

   – Ника!

   Уже нависаю.

   Доправляю до спальни, бросая на постель.

   – Или ты меня? Боишься?

   Блядь, судя по всему, так и есть!

   Дрожит вся. Жмется к изголовью постели

   – Не трясись.

   Блядь. Такого еще не бывало! В моей постели? И реветь? Охренеть, ночка! Все с ней, с зеленоглазкой этой, не так!

   – Успокойся, – накрываю одеялом. Заворачиваю так, что одни глаза торчать и остаются.

   Всхлипывает. Но хоть Ниагарский поток остановился. И то хорошо.

   – Я же не зверь, – бурчу, прижимая ее к себе сильнее. – Дичь с тобой никакую творить не собираюсь. Есть хочешь? Или выпить чего-нибудь?

   Снова мотает головой, но я таки поднимаюсь. Принесу ей поесть. И чего-нибудь покрепче. Не терплю пьяных женщин. Но тут, видно, по-другому не обойтись!

   – Давай, – буквально вливаю в нее стакан мартини, слушая, как стучит зубами по стеклу стакана. – И ешь давай. А после мне расскажешь все, что у тебя там в голове происходит!

   Блядь.

   Не женские исповеди я собирался этой ночью слушать! Точно нет!

   Но я ж и правда. Не зверюга какая-то бешеная. Чтобы драть ревущую девчонку! На хрен оно мне надо!

   – Ника.

   Мое терпение уже далеко на исходе. Никогда еще не приходилось так сдерживаться! Это не говоря уже о том, что никогда еще так не срывало башню!

   И так сегодня чуть лишнюю войну из-за нее не начал!

   Внутри все кипит!

   Но я вздыхаю.

   Сквозь сжатые зубы. Выпуская воздух со свистом.

   Несколько раз сжимаю и разжимаю кулаки, чтобы чуть охладиться.

   – Давай, девочка.

   Блядь.

   Первый раз в жизни чуть не с ложечки кормить кого-то приходится!

   Нет, ну с Давидом бывало. Да.

   Брат младший. Несмышленый. Умел по молодости с бурлящей кровью в драку влезть. Против толпы.

   Его не только из ложечки. Его и через трубочку кормить приходилось со сломанной челюстью! И еще от старшего нашего братца прятать! Это да. Тогда тоже дурака ушлепать хотелось. Со всей дури. Так добавить, чтоб на всю жизнь неповадно стало нарываться!

   Но чтобы женщину… В собственной постели… И с гудящими яйцами!

   Да, Арман. Ты дожился. До ручки.

   – Давай. Ешь. И запивай. Да фигня это, ешь давай, – очень стараюсь не зарычать, когда она с ужасом округляет глаза и пытается отползти, вжимаясь прямо в дерево кровати.

   И только из-за того, что мартини разлилось на простыню!

   Блядь!

   Да кто ж это так зашугал девчонку?!

   – Ника. Это мелочи. Ерунда. Мы эту простынь выкинем, ну? Подумаешь! Ты сейчас все съешь, а потом мне все расскажешь. Кто обидел?

   – Ладно. Давай так. Я лучше сейчас выйду. Только ты не сбегай. Даже не думай. Приходи в себя. С остальным разберемся.

   Блядь. Это мне не нравится! Вот совсем!

   Поначалу даже решил, что под дурью девчонка!

   А нет. Перешуганная. Затравленная какая-то. До жути.

   Даже те, кого наказать привозили в « Энигму» и то выглядели лучше.

   Ярость внутри вскипает. Клокочет, как только выхожу из спальни, аккуратно прикрывая за собой дверь.

   Какой это смертик мне такую ночь испортил?

   – Ника?