Я хочу твоего мужа

Снова в ответ тишина.

Я боюсь думать о том, почему он мне не отвечает. Я не хочу об этом думать. Но разве у меня есть выбор?

Снова набираю. Снова. И так раз десять.

Пока наконец не прилетает сухое сообщение

«Кир, перезвоню. Совещание».

Из груди вырывается хрип. Я зажимаю себе рот рукой, чтобы не завизжать в голос. Я готова раненой волчицей кататься по земле и выть от отчаяния. Снова ложь. Предательство. Больше нечего спасать. Все, что у нас было, мы потратили впустую.

Передо мной выбор — уйти с гордо поднятой головой или довести дело до конца.

Я выбираю второй вариант. Мне больше не надо вранья и оправданий, я просто хочу взглянуть предателю в глаза.

Поэтому снова набираю его номер. И бомблю до тех пор, пока он не отвечает.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

— Я же сказал! Я на совещании, — раздраженно рявкает в трубку, — сколько можно названивать?

Меня трясет, кажется, вот-вот и я рухну в обморок, но мой голос на удивление тверд:

— Значит так, у тебя есть три минуты, чтобы спуститься, иначе я разобью лобовое стекло твоей тачке.

— Кир, хватит бредить. Я тебе позже перезвоню.

— Выгляни в окно, любимый, — холодно выплевываю последнее слово, — время пошло. Три минуты.

Я подбираю отломанный кусок бордюрного камня и смотрю на часы, наблюдая за секундной стрелкой.

Перехватываю обломок поудобнее, примеряясь к тонированному стеклу. Мне нечего терять, я сделаю это. Разобью его машину так же, как он разбил мое сердце.

За десять секунд до назначенного срока, муж выскакивает из подъезда. Растрепанный, в расстегнутом пальто, с бледным, как снег лицом.

— Кир, я все объясню, — шепчет, глядя мне в глаза.

— Ты забыл застегнуть ширинку, — указываю взглядом на его пах.

Там все в порядке, но Березин испуганно дергается и хватается за причинное место, выдавая себя с головой.

Смотрю на него. Во рту горько. В груди больно. В голове пусто.

Внутри я разбита на осколки, но снаружи еще как-то держусь. Моя боль принадлежит только мне. Он ее не достоин. Больше нет.

— Я помешала? — губы сами растягиваются в сочувственной улыбке, — сорвала важнейшее совещание в твоей жизни?

Он морщится:

— Кир, только давай без истерик.

— Ну что ты, милый. Никаких истерик.

Мой тон его напрягает. Я наблюдаю за тем, как он нервно поправляет галстук и зарывается ладонью в волосы на макушке, как блестят его глаза. И взгляд такой дерганый, нездоровый.

Что же ты наделал, Березин? Зачем? Захотелось свежего мяса? Новых ощущений, драйва? Устал от нашей тихой гавани и потянуло на приключения? Надеюсь оно того стоило…

Я ни за что не поверю, что он в нее влюблен. Будь так, я бы уползла как раненая кляча, рыдала бы в голос, но смирилась, потому что сердцу не прикажешь. Но это не их случай. Я просто знаю это, чувствую. И от того в миллион раз противнее.

— Так что же ты тут делаешь, Лешенька?

— Просто коллега попросила отвезти за документами, которые забыла дома, — он пытается говорить миролюбиво и уверенно, а я понимаю, что его слова для меня обесценились, пролетают мимо, как бесполезный треп. Его голос — как белый шум.

— Есть служба такси. Если она такая забывчивая, то вызвала бы машину и доехала.

— Надо было очень срочно. Успеть за обеденный перерыв…

— Что успеть, милый? — не моргая смотрю на него. Изучаю так, будто впервые вижу, впитываю каждую черточку, чтобы навсегда сохранить в памяти образ предателя.

— Я уже сказал. Документы…

— Причем здесь ты? — я методично добиваю его вопросами, — не твоя сотрудница. Не твои документы. Не твои проблемы.

Теряется на миг, но потом выкручивается:

— Михалыч попросил и отвезти, и проконтролировать.

— Серьезно?

— Да. Ну мы выскочили и понеслись.

— Снова врешь.

— Нет!

— Это был не вопрос, — качаю головой. Разочарование с каждым мигом становится все больше, — твоя дорогая Марина ждала тебя в Алмазе, спокойно попивая чаек. Ты прилетел на крыльях любви и повез ее в ваш райский уголок.

У меня настолько все сковало внутри, что даже голос не дрожит. Звучит на одной ноте. Ровно. Отстраненно. Как у прокурора.

— Я не понял, ты за мной следишь что ли? — Березин понимает, что снова попался на вранье, и включает защитный механизм.

Знаю, что сейчас начнет надувать грудь колесом и строить из себя униженного и оскорбленного, но мне уже насрать. Вот просто насрать и все.

— Да, — жестко, глядя ему в глаза. Не стесняясь, не сомневаясь, не жалея, — тебя что-то не устраивает?

Он не привык к такому, поэтому теряется. Наверное ждал что, как всегда, буду тактичной женой, которую можно деморализовать подростковой истерикой.

Хер бы там! Свою тактичность я приберегу для других людей. Для тех, кто не предает, не обманывает, и не ведет себя как кусок говна.

— Какого…

— Чтобы убедиться, что всего лишь брехун и поставить точку.

— Да я ничего не сделал!

— Не успел?

— Кира, прекрати! Я сейчас все объясню.