Я хочу твоего мужа

Я провожу ладонями по мокрым щекам. Судорожно вздыхаю, дергаю головой, пытаясь кивнуть.

— Точно? Может еще раз облить? — делает шаг на выход, — это я запросто.

— Не надо.

Глубокий вдох, выдох. Туман в голове становится не таким плотным и горьким, а в груди расползается измученная пустота. Я больше не визжу, как потерпевшая, не крою матищем и не умываюсь горючими слезами.

— Чайку? — как ни в чем не бывало спрашивает подруга. И глядя на нее, я ощущаю дикую слабость.

— Я бы это…пожрать не отказалась.

— Моя ж ты хорошая, — она треплет меня по щеке, потом лезет в шкаф и достает оттуда домашнюю тунику, — переодевайся. Ты у меня на ночь останешься.

Это не вопрос. Это утверждение, в котором ноль сомнений.

— Не помешаю?

— Глупости не говори, — фыркает она, — я тебя домой не отпущу, пока в себя окончательно не придешь. А то еще убьешь этого козла, а мне потом сухари суши, да передачки таскай.

Из груди вырывается нервный смешок.

— Все. Давай по-быстрому стаскивай сырое, а то простудишься. Я пока ужин разогрею.

Она убегает на кухню, а я, постояв еще пару минут и прислушиваясь к звону в голове, начинаю переодеваться. Напяливаю Алискину яркую тунику, сырое вешаю на батарею и иду следом.

— Ну что? Полегчало, после того как прооралась?

— Полегчало, — я плюхаюсь на стул. Сил нет вообще, — ты прости за такое.

— Все нормально, Кир. Тебе необходимо было выпустить пар. Иногда надо дать слабину, потому что если все держать в себе, то рано или поздно крышу сорвет. А так поистерила, умылась, волосики причесала и все. Красотка.

— Угу. Та еще красотень, — когда шла на кухню, мельком глянула в зеркало в прихожей. Это ж просто жуть жуткая. Морда пятнистая, как у панды, глаза — красные щелочки, губы аж горят. На голове — всклокоченное гнездо вороны.

— Конечно, красотень. Ты у меня вообще сама лучшая. А кто не согласен — может идти на хрен.

— Спасибо.

У меня нет слов, чтобы выразить насколько для меня важна ее поддержка. Без Алиски я бы спряталась где-нибудь под мостом и с горя бы подралась с бомжами за коробку, в которой бы и провела худшую ночь в своей жизни.

Она ставит передо мной большую тарелку с пловом, потом откуда-то из закромов достает Maртини.

— В терапевтических дозах полезно.

Если честно, я не особо различаю вкус еды, но процесс жевания позволяет отвлечься от шальных обрывочных мыслей, скачущих в голове.

У Алисы звонит телефон.

— Твой, — кивает на экран. Там высвечивается скупое «Березин».

— Не отвечай…

Но она отмахивается от меня, принимает звонок и ласково, словно кошка, здоровается с моим предателем:

— Привет.

Я слышу его хриплый голос:

— Привет, Алис. Кира у тебя?

— Эмм, нет, — она так искренне отыгрывает недоумение, что Леша ведется и разочарованно переспрашивает:

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​— Нет?

— Что стряслось?

— Ничего.

— Леш, не пугай меня!

— Я не могу до нее дозвониться.

— Сейчас я ее наберу, — с готовностью откликается она.

— Бесполезно. Телефон выключен.

— Что у вас случилось? Вы поругались?

Он мнется, потом нехотя признается:

— Немного.

Немного, сука…

Самую малость, блин.

— Из-за чего? — Алиса продолжает строить из себя святую невинность.

Если бы она его послала или хотя бы как-то показала свое неодобрение, он бы сайгаком прискакал к ее дому и долбился бы в дверь до посинения. А так мнется, что-то невразумительно мычит и по-быстрому сворачивает разговор:

— Не бери в голову. Разберемся.

— Леш…

— У меня звонок по второй линии. Пока.

Алиса смотрит на погасший экран, досадливо цыкает и откидывает телефон в сторону:

— Все, заметался, хвост подгорает.

Мне плевать что у него там подгорает. Знаю, что если включить телефон, то там будет сотня пропущенных и миллион сообщений от любимого мужа. Я не хочу в этом копаться, не хочу ничего слушать, читать, снова погружаться в то болото, из которого едва вынырнула. Пусть катится к черту.

Сегодня у меня день слабости. Войной займусь завтра.

* * *

Такое чувство, что после вчерашней истерики, у меня лицо не только опухло, но и засохло. Не шевелится вообще, кожу щиплет.

— М-да, — тяну, рассматривая свой унылый облик в зеркале. Зачем-то оттягиваю нижнее веко на правом глазу. Чего рассчитываю там увидеть — не понятно. Ничего кроме красного, воспаленного глаза там нет, — м-да…

— Что ты там мычишь, Кирюш? — раздается голос снаружи, — все в порядке?

Я щелкаю замком и открываю дверь, являя себя во всей красе.

— Не в порядке. Я как потрепанная жизнью, старая, портовая прости…

— Хватит, Кир, — она сердито одергивает меня, — прекращай на себя наговаривать. Нормально ты выглядишь, после того, как один козел тебе встряску устроил.

— Буду сегодня людей пугать, — снова возвращаюсь к зеркалу, — сначала встреча с дизайнером. Потом приедет поставщик нового оборудования. А вообще надо сфотографировать свою физиономию, поставить на рекламный плакат и переименовать заведение в «кафе ужасов у Киры».