Я хочу твоего мужа

Я не пытаюсь играть роль стальной женщины, которая запросто справляется и с внешними проблемами, и с внутренними. Пусть знает, что мне хреново, пусть осознает, к чему привели его игры и вранье. Подслащивать пилюлю, чтобы успокоить его совесть, я не стану.

— Я сам себя не понимаю, — стонет он, — Мозги поплыли, не соображал ни хрена. А, как Михалыч взбучку устроил, так все по местам встало.

— Он хороший, — сдавленно улыбаюсь.

Этот пожилой мужчина для меня всегда был идеалом. Его отношение к жизни, к семье, к тому, что важно на самом деле, рождали свет в душе и заставляли верить, что не все в жизни крутится вокруг пошлых желаний, что есть и настоящая преданность, и любовь, способная гореть не год, и не два, а всю жизнь.

— А я, значит, плохой? — Березин пытается отшутиться, но его замешательство настолько велико, что видно невооруженным взглядом.

— Это тебе самому решать, хороший ты или плохой, — поднимаюсь из-за стола.

Молча все убираю и хочу уйти к себе, но развернувшись, сталкиваюсь нос к носу с Березиным.

— Кир, я люблю тебя! — обхватывает мое лицо горячими ладонями и целует. Так яростно, словно от этого зависит его жизнь.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​ ***

Ощущения от поцелуя самые дикие. Ревность душит, обида обжигает, ярость распаляет настолько, что сожгу любого.

Вырываюсь, но этот сукин сын сильный, как леопард. Он зажимает меня у стены, наваливается, не позволяя сдвинуться ни на миллиметр. Я упираюсь руками в крепкую грудь — чувствую, как под ладонями бешено бомбит его сердце. Уворачиваюсь. Горячие губы по щеке, дыхание опаляет.

Мне больно. Не снаружи, а внутри. Душа полыхает, и вопреки здравому смыслу, злое желание расползается по венам. Мне хочется доказать себе и ему, что я лучше! Что никакая Марина и в подметки мне не годится. Что он дурак, раз решил променять меня на нее.

Это желание неправильно, надрывно и не имеет ничего общего с настоящими чувствами. Ненормальный азарт, попытка сказать «смотри, как я могу, смотри, что ты просрал».

Сама подаюсь навстречу. Хватаюсь за его футболку. Так грубо и сильно, что раздается треск рвущейся ткани. Плевать. У меня в груди разрывы гораздо сильнее.

Я целую его сама. О том, что такое нежность, даже не помню. Такое чувство, что хочу содрать его, сделать больно. И я делаю. Прикусываю губу так, что он шипит и дергается, пытаясь отстраниться. Смотрит сердито, а глаза, как пьяные с поволокой. В них столько эмоций и желания, что меня штормит.

Какого хрена, Березин?

Какого мать твою хрена, ты сделал это с нами. Ведь не отгорело ничего. Все между нами на месте. Надо было просто встряхнуться, вместе, оживить наши отношения, в которые начал просачиваться быт и стагнация.

Мы бы справились. Вместе! Ты и я! Но ты выбрал другой путь — флирт на стороне, азарт и охота за другой самкой.

Он подхватывает меня под бедра и усаживает на стол, примостившись между моими коленями. Прикосновения жадные, нетерпеливые. Дыхание громкое, надрывное. То ли его, то ли мое. Не разобрать.

Голова кругом. Тело хочет продолжения, разрядки. Это так остро, что почти больно. Я дергаю пояс на его джинсах, тяну кверху футболку. Хочу. До дрожи, до умопомрачения

А потом, как взрыв в голове.

Я словно наяву вижу, как Березин так же самозабвенно целует другую. Не меня, а Марину. Как они поднимаются к ней, срываются, стоит только переступить через порог. Он так же сдирает с нее одежду, а она льнёт к нему, изнемогая от желания, как мартовская кошка.

Представляю, как он бесится, когда я начинаю бомбить звонками, как шепчет ей, чтобы подождала и, стиснув зубы, отвечает на звонок надоедливой жены.

Будто кто-то вылил за шиворот ушат ледяной воды. В груди обрывается, дыхание выбивает из легких, и это бестолковое желание, еще мгновение назад дурманящее мозг, сгорает, как дешёвая свеча.

Не чувствую ничего, кроме пустоты. Деревенею.

— Кирюша, любимая, — шепчет Леша, наглаживая мне бедра. Его движения рваные, нетерпеливые, в штанах бугор, выдающий полную боевую готовность.

А у меня напрочь отрубает все. Высыхаю полностью за долю секунды.

Он лезет под белье, а мне неприятно.

— Стой… — едва слышу сама себя. Губы не слушаются.

Березин точно ни черта не слышит, продолжает напирать.

Раньше мне нравилось, когда он вот так срывался. Когда от страсти контроль летел в бездну. Это было кайфово. Раньше. Когда мы были только вдвоем без тени предательства за спиной.

— Стой! — в этот раз получается громче.

— Да, Кирюш, — взгляд шальной.

— Не трогай меня.

Глаза печет, кажется, я готова зареветь.

— Чего? — он не понимает. Я тоже уже ничего не понимаю, и только одно знаю наверняка. Я не хочу, чтобы он меня трогал.

— Отпусти.

— Кир…

— Опусти, я сказала, — толкаю его в грудь. В этот раз сильно, без притворства, и Березин, пошатнувшись, отступает.

У него на лице такая растерянность, что хочется выть. Он не понимает. Он никогда не поймет!

Я сползаю со стола и проскакиваю мимо мужа в коридор.

— Кира! — несется следом за мной, но я уже залетаю в комнату и захлопываю дверь на задвижку, — Что на тебя нашло?