Я много жил…

Одет он был в европейский костюм — белая рубашка, крахмальный стоячий воротничок, галстук, запонки и прочее. Он был корейцем, а по-английски говорил лучше, несравненно лучше моего взятого условно переводчика. Он не только сам умел работать, но и обладал известной способностью заставлять работать других слуг. Впервые коридорные затопили в моем номере печь и принесли горячую воду до того, как я успел одеться и уйти. И впервые огонь горел как следует.

После того как мистер Эмберли добыл мне такое сокровище, я, естественно, решил, что это как раз тот человек, который способен достать для меня кроткую и послушную лошадь. А потому я выслушал его совет и отправился с ним к мистеру Брауну, начальнику корейской таможни.

Мистер Браун продавал двух лошадей. Мы пошли их посмотреть. Одна нетерпеливо била копытом.

— Мне нужна лошадь, и я возьму вот эту, — сказал мистер Эмберли. — А для вас она чересчур резва, — добавил он.

Я всецело с ним согласился. Во вторую лошадь я влюбился с первого взгляда. Такой красивой головы и таких кротких глаз я еще не видел ни у одной лошади. Она позволила мне приласкать ее и терлась мордой о мою руку и заржала, прося, чтобы я ее еще раз почесал.

— А у нее нет никаких скрытых пороков? — спросил я. — Знаете, ведь я ничего не смыслю в лошадях.

— Это именно то, что вам нужно, — последовал ответ.

И я купил ее. На следующее утро ее привели к гостинице. Фрэзер, жокей-любитель и специалист по скачкам с препятствиями, взялся ее испробовать. Генерал Аллен наблюдал за ними.

— Великолепный ход, — заключил он. — Отличная лошадь: крепкая и послушная.

— Ну садитесь, — сказал Фрэзер. — Она гораздо выносливее, чем лошади Маклеода и Джонса.

Преисполненный гордости, я снова забрался в седло. На этот раз благополучно поехал вперед, въехал в Сеул и тут начал замечать, что лошадь моя все время забирает вправо. «Делает поправку на ветер», — подумал я и стал держать лево руля. В результате мы придерживались примерно прямого курса, но мне пришло в голову, что происходит что-то не то.

И я решил проверить, куда заведет ее это стремление поворачивать вправо, а потому поставил руль прямо и начал ждать результатов. Ее немедленно стало заносить вправо, а справа зияла канава метра в три глубиной. «У края она, конечно, одумается», — решил я и, стиснув зубы, приготовился испытать степень ее бесстрашия. Она бесстрашно шагнула к краю, к самому краю и готовилась сделать следующий шаг, когда я отвернул ее влево.

Вот так, все время держа лево руля, я лавировал по узким многолюдным улицам корейской столицы. Теперь я только диву даюсь, вспоминая эту поездку: повозки, запряженные волами, вереницы вьючных лошадей, пешие солдаты, солдаты верхом, толпы ребятишек, апатичные прохожие, которым лень посторониться, заторы, давка, бьющие задом, встающие на дыбы лошади (в большинстве жеребцы) — и я ни разу ни с кем не столкнулся, ни на кого не наехал.

Только когда я повернул назад, произошло первое происшествие. Произошло оно на Легейшн-стрит, как раз за дворцом, и отнюдь не было результатом случайности. Справа вместо глубокой канавы тянулась гладкая стена. Я вновь поставил руль прямо, чтобы разобраться в причине отклонения от курса. Лошадь повернула вправо, гулко ударилась боком о стену и остановилась. Я провел рукой перед ее глазами. Она не заморгала. Минуту спустя она снова ткнулась в стену, на этот раз головой. Она была слепой, совершенно слепой…

Вечером я поехал на рикше, кроме того, я рассчитал своего переводчика, которого совершенно перестал понимать, и нанял другого. Его звали Ямада. До этого он был переводчиком у Джонса, но ушел, потому что Джонс обращался к нему только «эй, ты!» и не иначе. Я обещал всегда называть его «мистер Ямада», и он, очень довольный, попросил выплатить ему жалованье на два месяца вперед.

— Мы с Маклеодом отправляемся в понедельник, — сказал Джонс. — Вы успеете приготовиться?

Было воскресенье, а кроме того — день японского, китайского и корейского Нового года. Лавочники и ремесленники, оставив работу, предавались веселью, которому предстояло продлиться дней шесть или, во всяком случае, до тех пор, пока у празднующих не кончатся деньги.

— Нет, не успею, — ответил я. — Встретимся в Пхеньяне.

— Как вы знаете, мы совсем готовы, — сказал Джонс, — а то бы мы вас подождали.

Я повидался с Маклеодом. Он тоже закончил все приготовления к отъезду.

Только я один их еще не закончил, а потому отправился делать прививку. Но я не только сделал прививку, но и купил у доктора лошадь — одну из лошадей русского посла, которых он не стал брать с собой при своем поспешном отбытии из Сеула. Это был прекрасный конь, привезенный из Австралии, а стоил он не дороже китайской лошадки, хотя и был вчетверо больше. Во всяком случае, подпруга седла, которое я купил для моей слепой лошади, не охватывала и половины его брюха.