Я не умею перерабатывать рукопись, сочиняю я обычно так: пишу от пятидесяти до трехсот слов, потом перепечатываю это на машинке для редакции. Все необходимые исправления вносятся в процессе перепечатки или делаются позже чернилами. Возможно, когда-нибудь я овладею искусством гранильщика. Я уже научился сочинять рассказ до самого конца, прежде чем коснусь пером бумаги. Я убедился, что так я достигаю лучших результатов…
Я согласен с Вами, что Р. Л. Стивенсон никогда не выпускал полированной чепухи, а Киплинг выпускал; но Стивенсону никогда не приходилось думать о деньгах, тогда как Киплинг, всего лишь журналист, вредил себе тем, что больше заботился о немедленной продаже своих произведений, чем о посмертной славе…
Итак, Вы закончили роман? Счастливец! Как я Вам завидую! У меня пока все еще в планах — вещей до двадцати, но одному богу ведомо, когда у меня будет возможность начать хотя бы одну из них, не говоря уж о том, чтобы ее закончить. Я пришел к выводу, что легче сделать одну книгу в тридцать пять — шестьдесят тысяч слов и хорошо написанную, чем роман в четыре раза длиннее и слабо написанный. Как Вы считаете? Сообщите о Вашем романе, каков его объем, тема и т. д.?
…Думаю, Вам много приходилось встречать гениальных бродяг, не так ли? Я ведь тоже когда-то был бродягой и проехал от океана до океана самым общепризнанным способом, попрошайничал под окнами. Один раз, помню, в Мичигане ушел со званого вечера и за ночь перебрался по озеру в Чикаго. Наутро я уже стучался там в задние двери в поисках завтрака. В следующую ночь я успел углубиться в штат Огайо более чем на двести миль, прежде чем меня ссадили с поезда. Интересно, что подумала бы барышня, которую накануне я вел к ужину, если бы она увидела, как далеко я укатил на следующий день или следующую ночь!
Как я болтаю — и все о себе! Надеюсь, Вы не скрыли своего истинного отношения к моей критике; я же был готов ко всему. Рассказ Ваш хорош, но мне всегда так бросается в глаза возможность что-то улучшить, что я не смог удержаться от советов. Сам я не умею переписывать, но зато я и пишу медленнее. Прежде я мчался как ураган, но вскоре обнаружил, что пишу хуже, чем мог бы, и постепенно отделался от этой дурной привычки. После того как я послал Вам свои замечания и, вспомнив из-за них про Бирса, я вытащил его «Солдат и штатских». В его произведениях я замечаю полнейшее отсутствие сочувствия к людям. Рассказы его по-своему прекрасны, но причиной тут вовсе не изящество стиля; я бы сказал, что их отличает металлический и интеллектуальный блеск. Они обращены к уму, а не к сердцу. Да, конечно, они воздействуют и на нервы, но в психологическом, заметьте, а не в эмоциональном плане. Я, кстати, большой его поклонник и всегда с удовольствием читаю его вещи в воскресных выпусках «Экзаминер».
Письмо из «Вестерн-пресс» нельзя назвать иначе, как многообещающее. Несомненно, Ваша работа произвела на них сильное впечатление. Буду рад прочесть эту статью. Жаль, что они платят так мало, но Вы можете, как и многие, получить больше, если подготовите сборник и опубликуете его в виде книги. Какую область (я имею в виду, какие газеты) охватывает этот синдикат?
С Вашей стороны очень любезно уступить мне ведущую роль на «западе», но я ни в коей мере этого не заслуживаю; наш стиль, метод и т. д. настолько сильно отличаются, что это попросту нелепо. Но мы поступим как Антоний и Октавиан — поделим мир между собой. Как Вы считаете? Должен признаться, письма Ваши действуют освежающе, в них чувствуется личность и своеобразная личность. Вы, во всяком случае, не затеряетесь в толпе. Сильная воля поможет всего добиться — а я убежден, что у Вас она есть, — почему же упорные занятия не взять себе в привычку? Такой вещи, как вдохновение, не существует, да и гениальности во многом тоже. Упорный труд при благоприятных условиях заменяет то, что иные называют вдохновением, и дает возможность развиться крупице гениальности, если она есть. Труд — это удивительная вещь и сдвигает куда больше гор, чем вера. Собственно говоря, труд — это законный отец веры в себя…
Это хорошо, что вы понимаете преимущества отсутствия богатства, и Вам, судя по всему, это идет на пользу. Меня богатство превратило бы в короля гуляк, и я в тридцать лет умер бы от пьянства, если бы еще раньше не погиб в результате несчастного случая.