Я много жил…

Кроме того, заставьте нас больше сочувствовать Маккарти. Покажите отчетливее его достоинства, которые Вы, несомненно, имели в виду. Помните, что читателю он неизвестен, а известен только Вам. Для Вас каждый поступок Маккарти — это поступок известного Вам человека, а для читателя же — это поступок Маккарти, которого Вы описали, и т. д.

Что же касается компании «Нортон-Дрейк», то ее осуждает полмира, и по этому поводу написано немало романов. Но это неподходящая тема для беллетристики. Чтобы обличить такую компанию, нужна статья (в 3000 слов) разоблачительная и сенсационная, а вовсе не рассказ, и взяться за это должна газета, — видите ли, на все есть своя манера.

Не нужно давать компаниям их настоящие названия, выдумайте им другие или, еще лучше, говорите отвлеченно. Любой дурак прочтет между строк.

Себя в рассказ не вводите. Я заметил в тексте несколько «я», они режут слух. Пусть он весь будет в третьем лице.

Избегайте повторений (иногда они позволительны, но редко). На стр. 1, в абзаце 3 из четырех слов слово «волны» появляется дважды, замените на «валы» или на что-нибудь другое…

В заключение я хотел бы сказать, что у Вас в этом рассказе есть впечатляющий материал, сильные типы, расовые контрасты, первобытные инстинкты и т. д. Я бы посоветовал Вам все переписать заново. Попробуйте внушить читателю больше сочувствия к актерам трагедии и т. д. Сейчас рассказ неплох, но в нем заложено еще много нераскрытых возможностей. Я понимаю, что переделал все не так, что Вы не поймете меня правильно и не раз назовете ослом и т. д. Но что поделаешь! Мне еще не приходилось заниматься критикой, а поэтому я говорю, что думаю и могу дать Вам хотя бы искренность, по крайней мере. Будь бы у меня возможность поговорить с Вами лично, достаточно было бы нескольких минут, чтобы все стало гораздо яснее…

Остаюсь искренне Ваш

Джек Лондон.

27 февраля 1899 года

Дорогой сэр… Не могу выразить, какое впечатление произвело на меня известие, что написанное мной нравится кому-то еще. Ведь из всех людей автор менее всего способен судить о своих произведениях… Когда я кончаю вещь, я, как правило, не могу сказать, хороша она или никуда не годится…

Я вел такую бродячую жизнь, что в моем чтении и образовании создались огромные пробелы, и я настолько это сознаю, что сомневаюсь в себе; кроме того, когда я пишу, я проникаюсь темой до такой степени, что в конце концов устаю от нее.

Я, конечно, понимаю, что, сравнив меня с Тургеневым, Вы сделали мне большой комплимент, но, хотя я знаю, какое высокое место он занимает в литературе, мне он почти неизвестен. Кажется, в Японии, я читал его «Дворянское гнездо»; но это единственная его книга, которая мне знакома, и я даже не уверен, такой ли у нее заголовок. Ведь так много хороших книг и так мало времени, чтобы их читать! Порой я с грустью думаю о тех часах, которые потратил на посредственные вещи, просто за неимением лучших.

За Вашу доброту я могу вас только благодарить — она вдохнула в меня новую жизнь и в то же время расставила несколько вех на неизведанном пути, который вынужден пройти начинающий. Напишите, пожалуйста, какую ошибку имели вы в виду. Наборщики сделали несколько грубых опечаток, худшая — самовольное изменение заглавия, она же и самая неприят ная. В машинописном тексте было ясно: «То the man on Trail»[22], они напечатали так: «То the man on the Trail». Какой «Этот путь»? Я имел в виду путь вообще.

Искренне ваш

Джек Лондон.

7 марта 1899 года

Как мне понятно, что Вы жалуетесь на друзей, которые называют Ваши произведения «великолепными», «прекрасными» и т. д. То же самое пришлось пережить и мне. Чем дальше в сторону уходил я от проторенных дорог (я имею в виду ортодоксальное направление современного стиля и литературного искусства), тем более сыпалось на меня похвал — от моих друзей. А поверьте, я бродил во мраке, который приводил меня в отчаяние. С тех пор я пришел к выводу, что они видели нечто такое, чего не видел я. И вот я перестал им доверять, и однажды, месяцев пять или шесть назад, я вдруг понял, что было все не так. Прежнее рассыпалось прахом, и я начал учиться всему заново. Вначале я совсем растерялся — даже не чувствовал разницы между запятой, двоеточием и точкой с запятой. Но с тех пор я упорно тружусь…

Мне никогда не приходилось читать произведений Моро. Но я всем сердцем присоединяюсь к Вашему восхищению Робертом Луисом Стивенсоном. Какой прекрасный пример целеустремленности и самосовершенствования! Как рассказчику ему нет равного; то же самое можно сказать, пожалуй, и о его очерках. Чары иных его произведений для меня просто неотразимы, самая сильная из всех его вещей — это «Отлив». Сравнивать Стивенсона с другими его знаменитыми соотечественниками просто невозможно: не существует таких мерок, которые бы мы приложили к ним и к нему…