Директор «Ауфбау» коммунист Вальтер Янка был арестован в 1956 году по обвинению в контрреволюционной деятельности и приговорен к пяти годам тюрьмы. В СССР уже была запущена так называемая десталинизация, которую руководство ГДР, как и полагалось, со всей серьезностью приняло к сведению. Но, несмотря на новые веяния, процесс в Восточном Берлине разворачивался по образцам сталинской юстиции[409]
. Это значило, что у обвиняемого с самого начала не было никаких шансов на оправдательный приговор. Томас Манн до этого не дожил. Эрика Манн продолжила гуманную традицию своего отца и вступилась за Вальтера Янку. Ее письмо Бехеру от 17 декабря 1956 года не облегчило участи осужденного[410]. Он вышел на свободу в 1960 году.Первые строки «Слова о Чехове» были написаны 22 июня 1954 года. Если не считать нескольких коротких сочинений из тридцатых годов, этот очерк был первой работой Томаса Манна по прямому заказу Советского Союза. Он знал и любил русскую литературу, его взгляд на творчество Чехова свидетельствует об интересе и симпатии.
В определенном отношении его новый очерк вполне соответствовал установке, принятой в те годы в советском литературоведении. Мотивы социальной критики в произведениях русских классиков ставились в СССР на службу пропаганды. Этой судьбы не избежало и творчество А. П. Чехова (1860–1904). Томас Манн изобразил чеховскую эпоху полностью на основе марксистских источников, которыми его щедро снабдило издательство «Ауфбау»[411]
. Они не могли предоставить ему никакой другой информации, кроме негативных штампов, из суммы которых должно было следовать, что революция 1917 года была необходимой и спасительной. Томас Манн воспользовался ими безоговорочно и поселил своего Чехова в стране ужасов: «Русская жизнь того времени никому не давала дышать полной грудью. Это была задавленная, беспросветная, подобострастно-покорная жизнь, жизнь пресмыкающаяся, запуганная и забитая грубой авторитарностью, мелочно регламентированная, оцензурованная, послушная окрику свыше». Не обошлось и без цитаты из Ленина[412]. Вульгарная картина целой эпохи, вымышленная на основе тенденциозного материала, создает исторический фон «Слова о Чехове».Схожие штампы и раньше помогали Томасу Манну отвечать на трудные и неудобные вопросы. За несколько лет до этого роман Джозефа Конрада «Глазами Запада» служил ему важнейшим страноведческим источником. Грубо упрощенный фон, который он представил публике в «Слове о Чехове», объективно способствовал однобокой интерпретации чеховского творчества. Этим Томас Манн – так же как в письме Союзу советских писателей в 1937 году – слишком явно угождал заказчику. 4 октября 1953 года он отметил в дневнике разговор с женой о «жутковатом» впечатлении, которое на него производит «советская стилизация его литературы тамошней критикой»[413]
. В «Слове о Чехове» он, по крайней мере в одном отношении, сам стилизовал себя полностью в духе Советов.В конце июля 1954 года работа была закончена. 22 ноября Томас Манн получил приятную новость из советского посольства в Берне: очерк выйдет «в таком-то и таком-то журнале и все по ту сторону железного занавеса»[414]
. В начале 1955 года он был опубликован на русском языке в московском «Новом мире». Сотрудник посольства доставил писателю в Кильхберг экземпляр журнала и гонорар в 1000 франков[415].О Западной Германии Аденауэра Томас Манн отзывался в той же саркастически-неприязненной тональности, что и об Америке Трумэна. СССР и коммунизм образовывали в его суждениях миролюбивый противовес «фашизму» и «реакции». В июле 1954 года он писал о советской «культурной инфильтрации» в Германии: «Процесс, угрожающий, достойный одобрения или странный – в зависимости от того, как посмотреть. Для меня по преимуществу занятный». О бегстве в ГДР важного западногерманского чиновника по имени Отто Ион в том же месяце в дневнике сказано: «Много о деле Иона, скверном для Англии и Аденауэра, но забавном в высшей степени. Все западногерманские шпионы арестованы». 30 августа парламент Франции отказался ратифицировать договор о Европейском оборонительном сообществе. Томас Манн записал: «Разговор о решении Парижа и о Германии. Ее хотели объединить и сделать нейтральной. Так как она без военного бюджета была бы слишком привилегированной, это могло бы привести к всеобщему прекращению вооружения, которое и так стало бессмысленным. Какое облегчение для мира. Если его невоенным путем завоюет коммунизм, то значит, мир для этого созрел. Но этого, видимо, не произойдет, а произойдет много ужасного»[416]
.