Я не свидетель

— Какая-то старинная, — повертел ее в руках Михальченко.

— Главное, что полезная. Кое-что интересное узнаешь.

Из коридора донесся металлический щелчок.

— Почту принесли, — узнал Левин звук захлопнувшегося коллективного ящика-секции. — С книгой, пожалуйста, аккуратней. Чужая.

— Когда надо вернуть?

— Два дня тебе хватит.

Михальченко взял маленький запасной ключик, висевший обычно на гвозде, вбитом в дверной косяк и пошел за почтой, а Левин двинулся по коридору к себе. За субботу и воскресенье в его и без того казенной комнате поселялся нежилой дух.

«В казарме хоть потом воняет и сапожной ваксой. А здесь вообще ничем», — подумал Левин.

Вошел Михальченко. Он держал в одной руке газеты и журнал «Человек и закон», которые выписывали на бюро, а в другой — конверт. Левин сразу узнал его — узкий, длинный, иногда в таких из Мюнхена приходили послания от Анерта.

— Вам тоже есть что почитать.

— Вижу, вижу.

— А я пойду журнальчик погляжу.

Левин надорвал конверт. В нем было письмо и еще какие-то бумаги.

«Уважаемый господин Левин!

Я недавно возвратился из поездки. Выполняя вашу просьбу, еще раз тщательно пересмотрел бумаги дяди. К сожалению, заинтересовавшее Вас письмо советника доктора Клеффера, которое он распорядился вскрыть после своей смерти, обнаружить не удалось. Но попались отдельно лежавшие, почему-то вырванные из дневника две страницы с записью за 4 мая 1919 года. Они, как мне кажется, в какой-то мере объясняют многое. А главное — в приписке в конце их, сделанной дядей в 1928 году, т. е. спустя девять лет. Из нее я многое понял, хотя и не до конца. Полагаю, что именно у Вас обнаружится ответ, просветляющий все вопросы. Отправляю Вам русскую копию этих страничек.

С уважением Г. Анерт».

Письмо-предисловие Анерта было интригующим. Отложив его, Левин взялся за ксерокопии дневниковых страничек.